Сокровища России
Шрифт:
– Тогда бы меня вообще не посадили, - сказал Эдик.
– Я хапнул слишком мало. Но я исправлюсь.
Прокурор озадаченно сдвинул брови.
– Так вы будете писать?
– Нет. И подписывать ничего не буду. Меня все равно выпустят, - выпалил Эдик, обозлясь на самого себя.
– Я бы давно был на свободе, если б не вы. Разве вам мало предлагал Чума?
– Значит, послушаем музыку, - прокурор усмехнулся.
– Должен же хоть кто-то в Прокуратуре быть неподкупным.
Музыка, хлынувшая из шести динамиков сбила с табурета Эдика не хуже взвода омоновцев, под невидимыми ударами которых его бы трясло и корчило точно так же, как от убойной этой музыки. Подлый прокурор закрыл глаза и наслаждался, или вид такой слепил, но Эдик все равно этого не видел, его рвало желчью и корчило.
– Будем говорить? Или послушаем музыку?
– Я - росток новой жизни…- прохрипел полубеспамятный Эдик, - за мной стоит Христос…
– Значит, музыка, - прокурор снова нажал кнопку. Он явно не понимал, что имел в виду Эдик. И в конце допроса, уже в спину Эдика, которого уволакивали под руки два конвоира, посоветовал не косить под сумасшедшего, изображая из себя Иисуса Христа. Поэтому Эдик на последнем пыточном допросе попытался в отчаянии объяснить, глядя остановившимися глазами на палец прокурора, ласкающий музыкальную кнопку.
– Я вовсе не пытаюсь косить. Зачем? Скоро меня освободят. Мы оба знаем, что весь Российский музей - подделка, но выводы из этого делаем совершенно противоположные. Я - это новая российская культура. Новая реальность, такая же, как китайский ширпотреб. Я - истина, как Христос, от которой не убежать и с которой бесполезно бороться. Я уже есть. Я - реальность, поймите. Со мной бесполезно бороться, я уже победил. Так станьте такой же новой российской реальностью, возьмите взятку и дуйте на Гавайи. Иначе вы просто обломок ископаемый.
– Если вы - Христос, то я - Понтий Пилат, - сказал Троекуров.
– А Понтий Пилат не брал взяток. Вы помните, чем кончил Христос? Вам это нравится?
– И прокурор нажал музыкальную кнопку. В последний раз, потому что на следующий день притащенный на допрос Эдик увидел, что аппаратуры уже нет, а стол перед прокурором пустой. Троекуров сидел с каменной рожей, безуспешно стараясь скрыть следы рассеянности.
– Это наша последняя встреча, - сухо сказал Троекуров.
– Музыки не будет?
– обрадовался Эдик. Его руки начинали трястись от одного вида Троекурова.
– Не будет. Ваше уголовное дело у меня забрали. Как показывает мой опыт, чтобы благополучно закрыть.
– Не может быть?!
– поразился Эдик.
– Я же разворовал весь Российский музей, начал потрошить Третьяковку и Эрмитаж…
– Хватит паясничать. Мы оба знаем, что вы - прохиндей, ворюга, аферист, причем настолько крупный, что…- Прокурор замолк, подыскивая слова, и Эдик продолжил:
– …что правоохранительная система России не выдержала моего веса.
– Его охватила гордость за себя и за Россию, и прокурор с тоской сказал:
– Сажали и побольше, но давно это было. Раньше наши сети чинили, чтоб ни одна крупная рыбина не ушла…сгнили сети, даже мелочь, вроде организованных бандюг, и те уходят. Пескарей ловим, куда уж удержать такую акулу, как вы. Вы правы, Поспелов. Я взяток не беру, меня и держат за это в прокуратуре. Если кого-то надо посадить, дело поручают мне. И я сажаю - или у меня забирают дело. Ладно. Я привык. Такова сегодняшняя жизнь. Таковы новые правила. Вы не купили меня, вы купили мое начальство. Такое случалось и раньше, и я молчал. Но теперь хватит. Ваше дело я так не оставлю. Вы меня достали. За державу, понимаете, обидно. Эрмитаж вам не продать, Эдуард Максимович. Все материалы уголовного дела у меня, и скоро все газеты…есть же у нас, черт возьми, независимые газеты!
– если не наши, то хотя бы зарубежные…пусть через скандал, но я добьюсь нового возбуждения уголовного дела, и уж тогда я тебя раздавлю, Поспелов. Рано радуешься.
– Глаза Троекурова горели неземным огнем.
– Кто-то должен прекратить растащиловку России.
– Мне по душе ваш патриотизм, - сказал Эдик.
– Я того же добиваюсь, только меня другие богатства заботят. Например, эти паршивые картинки, за которые вы меня мучили, рисуют люди, и все эти люди сдергивают за границу и почему-то рисуют там. А уже нарисованные картинки, их тоже люди покупают, но почему-то в Россию эти картинки не везут, а
– Приберегите бредни для присяжных - они вам еще понадобятся, - устало сказал Троекуров.
– Сейчас я не Пилатом себя ощущаю, а как раз Христом. Это я - путь. Я стою на страже закона. А он говорит, что вы - вор. Видите, как все просто. Вас не народ помиловал, а шкуры продажные в мундирах. Просматривайте газеты. Я такую рекламу организую вам и вашему музею, что вы лет двадцать расплачиваться будете, на лесоповале.
Возвращенный в камеру Эдик долго не мог себя заставить позвонить в Питер. Угроза прокурора показалась серьезной. Парень отчего-то сильно обиделся. Такая антиреклама не нужна ни Эдду, ни питерцам. Да и покупателям, в первую очередь. Прокурор - это проблема питерцев. Надо звонить.
– Что? Он сбрендил, да?!
– изумился собеседник.
– Он же тихий был. Что случилось?
– Он и впрямь сбрендил, - сердито сказал Эдик.
– Я, говорит, слуга закона. Закон превыше всего. Так и сказал. Он сделает нам шумиху. Это точно. Нам это нужно?
– Он кем себя возомнил, козявка судейская!
– взревел собеседник.
– Богом, что ли?!
У Эдика почему-то по коже пробежали мурашки от мелькнувшего в голове смутного образа. А через сутки этот мелькнувший образ воплотился кровавыми брызгами на мостовой, куда упал прокурор Троекуров, пробитый тремя пулями в сердце, одна в голову - от мотоциклиста в темном шлеме. Только узнав об этом, Эдик на какую-то минуту поверил, что Троекуров и впрямь скорее Христос, нежели он. Действительно, может…это он, Троекуров, и есть Путь, и Истина, и Спасение страны? Целых пять минут Эдик думал так, мучимый раскаянием. Что он мог поделать? Да, такой исход он предполагал, но…это лишь самозащита. Потом, в светлом и богатом будущем, Россия обязательно пойдет по пути, который обозначил своей кровью несчастный прокурор. Тогда законы будут исполняться, а слуги закона будут неподкупны. Но сейчас…неужели смерть Троекурова, как и смерть Христа, увеличит только число его единомышленников? Эдик вспомнил тупые жирные рожи чиновников, их жадные поросячьи глазки, падкие на "зелень"…это смешно. Нет, вовсе не прокурор - путь для России, а он, Эдик. Это истина. Он и ему подобные, да и все чиновники, все они дружно растаскивают и подтачивают, как термиты, все здание государства, оставляя от него легкий и воздушный, красивенький фасад. Эдик гордился собой. Он занят нужным и полезным делом. Он просто убирает отжившее старье. Он не виноват, что просто обнажает истину.
Прокурор тоже, Христа изображать вздумал. За Христом стояла вера, а вовсе не обида или месть. Вот осел. Трагедия вечно повторяется в виде пародии. Ну, шлепнули осла - и фиг с ним. Питерцы наверняка подкинут что-нибудь его вдове. Культура растет на глазах, и разве это не причина для гордости?
ГЛАВА 38. Тайна стукача.
Голубь крутил вензеля по песчаной дорожке, косясь круглым глазом в его сторону. Брошенные кусочки печенья заставляли голубя лишь подпрыгивать, а его крылья трепетать. Поняв, в чем дело, Эдик принялся посылать крошки в сторону голубя не движением кисти, а щелчком пальца с ладони. Успокоенный неподвижностью человека, голубок осмелел и заработал клювиком, как пулеметный боек. Так, одна проблема решена. Но другая, за которой Эдик и притащился в знакомый сквер, пока оставалась нерешенной.