Сокровища Валькирии. Звездные раны
Шрифт:
Зимогор посмотрел в бумагу, и вернул назад.
— Легко хочешь отделаться — уволился, и дело с концом. А кто будет отвечать? Тут же уголовщина чистая!.. Да я и не уполномочен принимать капитуляцию.
— Зачем тогда приехали?
— Начальство послало, — хмыкнул он. — Спасти честь экспедиции. Пока Ангел не прилетел…
— Значит, мне труба?
— А сам-то как думаешь? — тоже взвинтился Зимогор. — Нанести такой ущерб! А если еще и керн настоящий пропал?!
— Я не сдамся! Вот хрен меня возьмете! Я себе уже придумал систему защиты, как говорят адвокаты.
В избушке Зимогор сел за стол и придвинул стакан
— Действительно, проклятие над тобой висит, — серьезно сказал Зимогор, но тот снова воспринял это как издевку.
— А что это, если не проклятие?!.. Вы что, не верите?!
— Да тебя послушать, так и поверить можно.
— Если вы честный человек, то обязаны провести расследование! — с юным жаром заявил Ячменный. — И помочь… Спасти нас всех, понимаете?! И не только честь экспедиции. Я — ладно, у меня есть аргументы… Мужиков жалко! Так старались, работали…
— Я не следователь, а всего лишь старший инженер производственного отдела. — Вздохнул и потянулся Зимогор. — Следствием пусть занимается военная прокуратура. Ангел, наконец. Представь себе, я докладываю все, что ты мне рассказал. Знаешь, какая первая реакция будет у Аквилонова? Мы с тобой тут погудели на халяву, и я тебя теперь пытаюсь отмазать. Пусть с этим разбираются специалисты.
— Но вы же геолог! Я сообщил вам… ну просто потрясающие сведения! Неужели не интересно? — снова возмутился начальник партии. — Вы же были главным специалистом! Говорят, вы когда-то гремели по всему управлению!
— Отгремел, — отмахнулся Зимогор и допил остатки спирта в стакане. — Слушай, а где у нас гость? Что-то его не видать…
— Какой гость? — опешил Ячменный.
— Тот, что со мной приехал, король бензоколонок.
— Не знаю…
— У него в сумке три бутылки дорогущего коньяка. Не нравится мне твой спирт!
— Олег Павлович! — взмолился начальник партии. — Надо же делать что-нибудь! Хотя бы спросите бурильщиков!.. Конечно, следователи сюда налетят! Целый рой!.. Только они вообще ни одному слову не поверят! И погубят дело! Я считал, повезло, что приехали вы. И только потому рассказал… А мог бы промолчать. Не знаю, какие там на небесах геологи сидят, которые потом этот керн станут изучать. Догадаются, что была подмена или нет. Скорее, нет, потому что здесь не бывали и ничего не видели. Эх, если бы я знал, с какой целью бурим здесь скважину! Сам бы кое-что понял. А так, вслепую…
— Хочешь, скажу, с какой целью? — кинул кость Зимогор. — Только что изменится?
— Многое изменится, — серьезно пообещал Ячменный. — Может, мозги в порядок придут. А то мне здесь уже такое чудится…
— Но услуга за услугу! Ты мне тоже все как на духу.
— Я еще ни одного слова не соврал! — обидчиво сказал тот.
— Не соврать-то, может, и не соврал… Да много чего не договорил.
— На что мы бурим, Олег Павлович? — он скрывал нетерпение, однако не умел этого делать.
— Давай условимся так: откровенность за откровенность. — Предложил Зимогор. — Ты выкладываешь без всякой утайки все, что тут на самом деле стряслось. Как это, например, смогли
— Вы по котловине тут ходили? Нет?
— Да так, еще весной прогуливался…
— А вы пойдите и посмотрите…
— Что же я увижу? Брошенные села, ступени ракет, зарастающие дороги…
— Если повезет — людей увидите. Считается, что в Манорае никто не живет, а там есть люди. Живут… ну или существуют, не знаю. Но есть! Не призраки, не привидения — настоящие, плотские. Но не такие, как мы… Секта или община… По инструкции запрещено удаляться от базы более чем на полкилометра. Я рискнул однажды… Короче, Олег Павлович, это не просто впадина. Литеха верно говорит: здесь Шамбала.
Начальник партии поймал его взгляд и отвернулся. Думал несколько минут, и когда вновь поднял глаза, Зимогор поразился перемене. Перед ним сидел не тридцатидвухлетний человек — глубокий и почти безумный старик…
— Только, Олег Павлович, ради Бога, не рассказывайте никому! И не пишите об этом в докладной. За сумасшедших примут, такое позорище!.. Дайте слово?
— Даю, говори.
— Когда эта вереница начала танцевать, — не сразу вымолвил Ячменный, — а их много, человек двести-триста; откуда и появились?.. Встали в круг, взялись за руки и пляшут, кричат не по-русски, но похоже на наши старинные песни, на фольклор… — он устыдился, отвернулся. — Они там все раздетые до пояса, и женщины тоже… А женщины такие красивые, Олег Палыч! Ей-богу, не насмотришься. Так и тянут, тянут глазами. И до чего хорошо делается!.. Эх, не поэт я, чтоб рассказывать такое! И мы с ними тоже пошли плясать, в этот хоровод… Хрен знает отчего, Олег Павлович! Затмение нашло! Весело всем, смеются, балдеют. Охрана первая автоматы побросала и в круг! Не поверите, вся партия стала раздеваться, до пояса. Сначала солдатики, потом все поголовно! Литеха этот быстрей всех разделся, и свою пижонистую фуражку в зумпф кинул!..
Он скрипнул зубами, помотал головой и отвернулся.
— Ну, давай, давай, — подбодрил Зимогор. — У тебя складно получается, хоть и не поэт.
— Понимаете, в чем дело… Я не пошел! Не пошел с ними!
— И будто жалеешь?
— Да, жалею! — вдруг остервенился начальник партии. — Лучше бы пошел! И надо было идти!.. А я себя держал, как… В узел завязал, сознание свое вывернул наизнанку! Чтоб не свихнуться! Хоть один должен остаться с головой, когда все с ума сходят?! Вот я и остался с головой. Один! Знали бы, как это трудно!.. Ноги тянут, душа распахнулась, в глазах слезы от радости!.. Но умом понимаю — ужас, что это происходит?! Надо выстоять! И выстоял…
— Молодец, Ангел медаль даст!
— Выстоял, не встал в хоровод… А всех повели, как бычков на веревочке, с горы да в гору, веселятся, на каком-то странном языке песни поют, пляшут, как цыгане… Я стою! Командир должен стоять, так научили… Когда почуял — побегу сейчас следом! — литехин ремень поднял, наручники снял… Он все в спецназовца играет, обвешается, как новогодняя елка, и ходит… И приковал себя за колесо конторского вагончика. Ключ выбросил и стою!.. А они так уходят, уходят… И не поверите, было чувство, словно они гусиная стая, на юг полетели, а я подстреленный, больной, летать не могу. И остаюсь замерзать… Господи, какая была тоска! На коленях стоял, плакал и молился…