Сокровища животного мира

Сандерсон Айвен

Едва я сделал открытие, что спички горят тем лучше, чем выше над полом их зажигаешь, как справа от меня со страшным шумом рухнул целый земляной обвал, который засыпал мои ноги и большую часть снаряжения, лежащего на полу. Я стал энергично выбираться и спасать свое имуще­ство, но стоило мне наклониться, как спичка сразу гасла. Вблизи от пола явно был какой-то газ или не хватало кислорода, из-за этого огонек и гас. Пришлось направить все усилия на починку фонарика. Спустя некоторое время он, наконец, загорелся.

Но пользы от него было не больше, чем от фар машины в густом тумане — воздух был наполнен клубящейся пылью, из которой время от времени вылетала сильно перепуганная летучая мышь. Я на ощупь пробирался вперед, обвешанный

снаряжением: ружьем, коллекторской сумкой, сачком и фонариком, пытаясь отыскать ту стенку, где была расщели­на, через которую я вошел, но вскоре совсем потерял ориентировку. Потом я запнулся о грядку помета летучих мышей. По ней я и пошел, пока она не привела к высокой Осыпи сухой земли, Которая все еще понемногу сыпалась сверху. Продолжая двигаться ощупью, я нашел, наконец, расщелину; пыль была так густа, что видно было только на несколько футов в глубину хода. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы встревожить меня.

Вся расщелина была забита землей и осколками камня. Понемногу до меня дошло, .что сотрясение от выстрелов вызвало обвал всех непрочно державшихся камней, а может быть, и сдвинуло «крышу» пещеры.

Постепенно пыль стала оседать, гул в недрах пещеры прекратился, с потолка больше ничего не сыпалось. Я пробрался обратно к дальней стене пещеры и обследовал поочередно три хода. Самый широкий, на который я возлагал все свои надежды, резко суживался и круто обрывался вниз, в трещину, очень малоприятную на вид. Во второй я не смог даже просунуть голову, а третий, хотя и очень узкий, казался бесконечно длинным. Однако и здесь пол круто уходил вниз, и вскоре я понял, что несколькими футами ниже скопился очень вредный воздух — спички в нем едва загорались. Поэтому мне пришлось вернуться обратно в центральную пещеру, хотя я был твердо уверен, что других выходов из нее нет. Но пыль к тому времени совсем улеглась, и я решил еще раз сделать круговой обход, на всякий случай.

Оказалось, что в одном углу есть вертикальный ход, вселивший в меня надежду, но, как я ни пытался, моя левая нога упорно не желала помогать мне карабкаться вверх! И это было тем более досадно, что клочок зажженной бумаги немедленно подхватило и безвозвратно унесло куда-то вверх, что означало лишь одно — колодец связан с внешним миром. Затем я подносил горящие листки из записной книжки ко всем трем ходам по очереди. В одном листок сразу же потух, в другом едва теплился, зато в третьем уплыл вдаль, весело полыхая. Естественно, этот результат можно было предвидеть заранее!

Затем меня вдруг осенила мысль, что ход может быть засыпан только частично, и я, пробираясь вдоль карниза, образованного горизонтальной нижней частью коридора, стал совать горящие клочки бумаги в каждое отверстие, не засыпанное до конца. Я прошел примерно две трети рассто­яния направо, когда бумажка вырвалась из пальцев и порхнула прямо мне в лицо. Я ощутил легкий сквознячок. Дыра находилась очень низко и вела вправо и вниз, а та часть гигантской расселины, по которой я сюда пробрался, определенно поднималась вверх по отношению к кубической пещере. Оттуда поступал свежий воздух, и, если расщелина не окажется слишком узкой, я, очевидно, получу последний шанс выбраться отсюда. Я запихнул все имущество, в том числе ружейное ложе, в свою сумку, стволы обернул муслиновым мешочком сачка, чтобы не поцарапать, поглубже надвинул на голову фетровую шляпу — из тех же соображе­ний, сжал покрепче фонарик в правой руке и, положившись на волю аллаха, углубился в неведомый ход.

Двигался я медленно, а в одном месте с громадным трудом и болью — потолок, образованный нижней гранью гигантского косо стоящего куба, все снижался и снижался, пока не осталась узкая щель, через которую я должен был протиснуться во что бы то ни стало. Мне нужно было сделать последнее усилие — протянув руку, нащупать угол куба, образующего потолок. Угол был острый, как у маленькой пачки сигарет, хотя каменная громада надо мной весила, должно быть,

тысячи тонн. Я должен был пролезть в эту щель, и моя отчаянная борьба была нисколько не легче оттого, что левая нога отказывалась мне повиноваться, а набитую сумку нужно было протащить вперед над головой, чтобы вытолкнуть наружу.

И завидовал же я этим мерзким жгутоногим паукам!

Выбравшись, я очутился в длинном и широком коридоре, выстланном чистейшим ковром серебристого песка. К тому времени я абсолютно потерял чувство направления, пошел наугад влево и очень скоро оказался в лабиринте громадных глыб. Карабкаться через них вверх мне было не под силу, и я решил нырнуть в завал и попробовать выйти на другую сторону. Передо мной открылся лаз, откуда несло сильным и смутно знакомым запахом. Но не успел я поразмыслить, чем бы это могло пахнуть, как из темной глубины донеслось хриплое рычание. Я мгновенно сообразил, что забрел в личные апартаменты леопарда, и без малейшего промедле­ния ретировался сквозь каменный завал, будто с рождения привык к подобным трюкам, как какой-нибудь земляной червяк. Оставалось только попробовать выйти в другую сторону: мне как-то не хотелось встречаться с леопардом и еще меньше — стрелять в него из ружья в недрах зем­ли, памятуя, чем кончился последний «торжественный салют».

С другой стороны была совершенно гладкая глухая стена.

Я уже начинал приходить в отчаяние, а это как раз то, что не полагается чувствовать в нормальном, хорошо спланиро­ванном приключении. Мне захотелось немедленно закурить. Как я благословлял все на свете — в том числе и себя самого — за то, что со мной были сигареты!

Сидя на песке, покуривая, жалея себя и вспоминая множество дел, которые так и не успел сделать, я водил лучом фонарика по стене напротив, как вдруг заметил, что прямо перед моими глазами торчат большие пучки зеленого мха. Но прошло немало времени, пока я перекладывал свое снаряжение, бинтовал больное колено и курил вторую сигарету, и тут в мой отупевший мозг вдруг проникла простая мысль — зеленый мох означает солнечный свет. Когда же это открытие озарило мою глупую голову, я сообразил, что так и не взглянул вверх. Я направил фонарик к потолку и увидел бахрому зеленых ветвей, свисавших в расщелину. Пока я блуждал под землей, наверху настала ночь. Оказалось, что я просто-напросто выбрался на поверхность.

Я примкнул стволы ружья, зарядил его на случай встречи с обитателем каменного лабиринта и двинулся в его владе­ния. Не без усилий я преодолел кучу каменных глыб и оказался у подножия деревьев, растущих на дне ущелья.

Спустя два часа я вернулся в лагерь — весь в ссадинах, хромой и умирающий от жажды.

Пока что я рассказал о нашем знакомстве всего с пятью видами западноафриканских летучих мышей. За время пребы­вания в Мамфе мы собрали ни много ни мало — двадцать пять видов, хотя большинство было представлено всего одним-двумя экземплярами.

Когда мы «подкуривали» деревья в лесу, первыми появ­лялись летучие мыши. Они вылетали у верхушки, кружились некоторое время, норовя попасть обратно, затем решали, что становится слишком жарко, и со скоростью ракет уносились в соседний лес. Когда удалось подстрелить некоторых из них, оказалось, что это представители трех видов: два из них были близкими к тем, что мы ловили в гостинице в Мамфе, а третий (Hipposideros cyclops) представлял собой нечто совершенно новое.

Это было плотно сбитое животное средней величины, покрытое густым, длинным, довольно пушистым пестрым мехом, серебристо-серым с более темными буровато-серыми пятнами. Глаза, глядящие с уродливой морды — страшнее некуда! — были довольно велики для летучей мыши, носовая лопасть — плоская, почти правильной круглой формы на­шлепка, а рот — с плотно прилегающими губами и торчащими из-под них острыми зубами. Но самой странной чертой удивительного облика животного были уши, по длине почти равные телу, сужающиеся к острым кончикам и вдобавок гофрированные по всей длине.