Сокровище Черного моря (с илл.)
Шрифт:
Из-за двери не было слышно ни звука.
Смолин коротко вздохнул и нажал еще раз.
К дверям никто не подходил.
Это становилось уже смешным. Смолин, стиснув зубы, в третий раз нажал что было силы на кнопку. Дом наполнился отчаянным звоном.
Смолин резко повернулся, чтобы уйти. Он был зол на свое нетерпение, поставившее его в такое глупое положение. Медленно шагнул он вниз по ступенькам, все еще томимый желанием сейчас же, немедленно увидеть Валерию. Неожиданно за его спиной щелкнул замок. Смолин стремительно обернулся. Дверь медленно приоткрылась, и из мрака послышался
— Кто такие? Кого нужно?
— Валерия Павловна дома? — спросил Смолин и застыл в ожидании ответа.
— Нет ее, — ответила женщина из темноты, не снимая с двери цепочки.
— Она… уехала?
— Уехала.
— Не могу ли я узнать куда?
В щели показалось хмурое, темное лицо. Женщина, уставив из-под нависшего платка маленькие глазки на Смолина, грубовато сказала:
— Совсем уехала.
— Как… совсем уехала? — переспросил Смолин.
— Так, совсем… А вы, что, знакомые будете?
Смолин не ответил.
— Да, уехала… Замуж что ли пошла. Кто их разберет… Старик чуть ума не решился, — равнодушно объяснила женщина, неприязненно разглядывая Смолина.
Он продолжал молчать.
— Никого нет! — крикнула вдруг сердито женщина и захлопнула дверь.
Часть пятая
ЗОЛОТО ФЕДОРА РАДЕЦКОГО
Глава 40
ГЕНЕРАЛ ШОРЫГИН
Смолин вернулся в гостиницу и долго просидел в кресле, устремив взгляд в раскрытое окно и ничего не видя в равнодушном блеске неба и моря. У него не было никаких желаний и он ни о чем не думал. Из этого оцепенения его вывел звонок телефона. Смолин машинально протянул руку, поднял трубку и услышал грубоватый голос Калашника:
— Хотел вам сообщить, Евгений Николаевич, новость. Она вас, быть может, заинтересует. Ко мне заходил старик Радецкий.
Смолин крепко стиснул рукой трубку, судорожно прижимая ее к уху.
— Что он хотел от вас? — спросил он тихо.
— Старик спросил, не встречал ли я его дочь. Валерия Павловна исчезла. Он не хотел ничего рассказывать, но я понял, что она просто покинула отцовский дом.
— Как он выглядел?
— Вид его достоин сожаления. Он производил впечатление помешавшегося.
— Он был один?
— Его сопровождал отставной генерал, старый знакомый его семьи.
— Вы не помните фамилию? Фамилию генерала?
— Он отрекомендовался — Каратыгин, Малыгин… или что-то в этом роде…
— …Я полагаю, что мне следует его повидать, — сказал Смолин после короткой паузы.
— Радецкого?
— Да. Но дома его, очевидно, нет.
— Генерал увел Радецкого к себе, — пояснил Калашник.
— Вы не спросили адреса генерала?
— Да… На всякий случай узнал.
— Когда вы могли бы?
— Да хоть сейчас.
— Тогда ждите меня внизу.
— Ладно, спускайтесь.
Смолин медленно вышел из комнаты и спустился в вестибюль навстречу Калашнику, который ждал его, одетый и в шляпе.
…Они
Уже совсем смеркалось, когда они подошли к маленькой даче генерала, затерявшейся в зелени каштанов и кипарисов. При их приближении с крыльца спрыгнул толстый бульдог. Калашник, по своему обыкновению, не разыскивая кнопки звонка, ударил в дверь кулаком. Бульдог залаял.
— Кто там? — послышался за дверью женский голос.
— Скажите, пожалуйста, — обратился Смолин. — Павел Федорович Радецкий здесь?
Дверь раскрылась.
— Сегодня уехал… — сказала женщина, выглядывая.
Калашник и Смолин разочарованно переглянулись.
— А… генерала… м-м… Малыгина можно видеть? — спросил Калашник.
— Шорыгина? Можно, пожалуйте, — ответила женщина и крикнула в глубину дома. — Степан Тимофеевич, к вам!
Калашник и Смолин вошли в дверь, сопровождаемые бульдогом, подозрительно обнюхивавшим их следы. В коридоре под потолком загорелась люстра, и из дверей слева появилась плотная фигура генерала. Это был ослепительно белый, плотный мужчина, с загорелым румяным лицом, полными щеками.
— Кого имею честь… — начал он с любезной улыбкой, всматриваясь в лица гостей.
— Разрешите отрекомендоваться, — сказал Смолин. — Профессор Калашник, а я — Смолин. Друзья Павла Федоровича Радецкого.
— Весьма приятно. Шорыгин. С профессором Калашником я уже имел случай познакомиться. Проходите, пожалуйста.
Он ввел гостей в небольшой кабинет, увешанный коврами и обставленный мебелью, обитой кожей.
— Садитесь, прошу вас. Вот папиросы, — предложил Шорыгин.
— Извините нас, Степан Тимофеевич, за неожиданное вторжение, — начал Смолин. — Нас привели к вам чрезвычайные обстоятельства. Мы интересуемся, что случилось с Павлом Федоровичем Радецким.
Лицо Шорыгина помрачнело.
— Да, несчастный, несчастный старик… Судьба его вызывает глубокое сожаление.
— Вы имеете в виду… исчезновение его дочери? — выговорил с некоторым усилием Смолин.
— Вся совокупность семейных обстоятельств сложилась у него чрезвычайно неблагоприятно, — ответил Шорыгин. — И это было последним ударом. Сейчас он близок к умопомешательству…
— А… как это случилось? — осторожно спросил Смолин.
— Он мне кое-что рассказал, но рассказ его был довольно бессвязен, и я, видя его состояние, не решился расспрашивать.
Калашник и Смолин слушали его, опустив глаза и не глядя друг на друга.
— Дело сложилось так, что Валерия Павловна дала согласие выйти замуж… некоему Васильеву… Павел Федорович не был доволен ее выбором, но, естественно, не хотел препятствовать ее счастью. Насколько я мог понять, что-то мешало этому браку, кажется, даже сам Павел Федорович не знал, что именно, и это его очень мучило. Ну-с, однажды ночью Валерия Павловна ушла из дома, оставив записку крайне странного содержания. Из нее ясно было одно — что она уезжает, чтобы соединить свою жизнь с жизнью этого Васильева… Но для этого ей необходимо преодолевать какие-то препятствия, покинуть дом отца и тому подобное. Старик остался совершенно один.