Сокровище пути
Шрифт:
Спелых колосьев тугих золотые снопы собирать
Вместе поедем, и за руку нежно меня ты возьмёшь
Жаром июльским наполнится воздух вокруг нас опять
Милая, если ты рядом, то каждый день будет хорош.
Аяна подняла костяную пластинку от струн и искоса глянула на гостя, который сидел, разглядывая вазу на столе. Он даже не представился. Он опять молчал, и это молчание, которое так любили в Фадо, бесконечно злило её. Песня растревожила душу. Аяна пела, будто переживая весь описанный год, и перед глазами вставали
– Госпожа желает выпить ачте со мной? – спросил вдруг гость, глядя на Аяну.
У неё заныло в животе. Нет, она не желала выпить ачте. Она желала оказаться у себя в комнате, в родной долине, и чтобы Шош мурлыкал у неё на коленях.
– Выпей ачте, госпожа.
Он налил золотистый напиток в свой стаканчик, поднялся на одно колено, подвинулся к ней и поднёс опаловое стекло к её лицу. От его рук и одежды пахло цветами. Аяна замерла, но он поднёс стаканчик ещё ближе и коснулся краем её губ, заставляя выпить.
Она застонала про себя, закрыла глаза, приподняла голову и позволила напоить её. Его взгляд словно ощупывал её, потом он убрал стаканчик от её губ и провёл по ним большим пальцем, вытирая оставшуюся каплю.
Гость сел обратно и снова уставился на вазу, а Аяна сидела на подушке, и её била дрожь. У неё начали постукивать зубы, и нестерпимо жгло в груди.
Гость неожиданно резко встал.
– Я покидаю тебя, госпожа, – сказал он.
Аяна, как в тумане, протянула ледяные влажные пальцы к шнурку звонка и два раза дёрнула за него. Рукав прошелестел, и она медленно положила руку обратно на колени.
Дверь отодвинулась, и гость шагнул за порог. Ещё немного, ещё чуть-чуть. Шаги по лестнице. Шорох отодвигающейся двери главного входа, и ещё раз. Дверь закрылась.
48.Ветер над полем летит меж засохших былинок и трав
Изящный резной столик чуть не отлетел в сторону, когда она вскочила, кидаясь к галерее для слуг. Она неслась, не видя ничего вокруг, один из башмачков соскочил с ноги. Лестница, лестница, по галерее во двор. Вода, скорее!
Она плевалась и тёрла язык и губы, и снова плевалась, потом окунула голову в лохань, и вода стекала с её волос на кафтан, и птицы на рукавах и подоле будто плакали. Её тошнило, невыносимо, мучительно, но в животе было пусто, и она согнулась в неукротимых судорогах рвотных позывов, которые не приносили облегчения. Глаза покраснели, яростные слёзы душили её.
Аяна стояла согнувшись, сжимая край лохани, потом села на него. Дыши, говорила олем Ати. Дыши.
Вдох. Второй. Третий... И ещё. Её трясло. Ветер над полем летит меж засохших былинок... Ветер над полем летит... Ветер над полем летит меж... Мелодия металась в её голове, она вскинула
– Аяна! Аяна!
Ис ворвалась в тёмную купальню и подскочила к ней, чуть не столкнув с края лохани, прижала к себе, гладила по мокрой голове, повторяя её имя.
Аяна медленно поднялась.
– Ис.
Та замерла, тревожно вглядываясь ей в глаза в полумраке.
– Я уезжаю завтра.
Ис дёрнулась.
– Я уезжаю завтра. Мне пора.
– Ты должна отработать до конца недели. Иначе ты не получишь жалованье.
– Мне всё равно.
– Тебе не отдадут вещи, если ты не отработаешь.
– Мне всё равно.
– И Кимата.
– Что?! Что?!
– Аяна, отпусти, ты задушишь меня! Аяна, мне больно!
Аяна отдёрнула руки. Ис плакала.
– Тебе не дадут уйти. Ты должна отработать до конца недели, это условие работы.
Сегодня четверг. Три дня. Три дня в этом кошмаре. Как только закончится воскресенье, она уйдёт отсюда. Они не отдадут ей вещи и деньги?
– Ис, ты должна помочь мне. Никому не говори, никому, поняла? Никому ни слова.
Ис вытерла глаза.
– Где самый дешёвый постоялый двор? Мне нужно оставить там Ташту и вещи.
– Зачем? Тебе всё отдадут в воскресенье.
– Ты уверена?
Ис замолчала.
– На северной стороне в портовом районе есть дешёвые конюшни. Там оставляют лошадей и повозки те, кто переправляется поторговать в Димае и собирается быстро вернуться обратно. Улица Трёх Кривых Деревьев, – наконец сказала она. – Иди сегодня. Я прикрою. И послежу за Киматом. Я уложу его в детской на керио, как он привык. Надеюсь, за три дня никто не обратит внимания, что твоей лошади нет.
– Прости, что схватила тебя, Ис. Прости.
– Ты была испугана.
– Я была в ярости.
– Аяна, что вообще произошло?
– Ничего. Просто на несколько мгновений представила себя на месте «племянницы». Я пойду собираться, Ис.
– Скажи мне, когда будешь готова. Я потушу фонари у ворот и устрою шум во дворе. Ты выедешь на Таште с вещами, и тебя не заметят. Возвращайся осторожно.
– Хорошо.
Она вышла из купальни. Надо держать лицо. Сначала она отвезёт вещи и деньги, потом объявит о своём решении уйти. Она снова как госпожа Кано, только покорная, скромная, как овечка.
– Аяна, куда ты убежала? – сказала Эо. – Что с твоим платьем? Ты выглядишь неподобающе. Приведи себя в порядок. Гость оставил твою плату за вечер. Возьми.
Два золотых легли в её ладонь.
Она стояла перед Эо, и больше всего ей хотелось швырнуть эти монеты в лицо тётушки. С силой размахнуться, и разжать кулак у самого лица, чтобы монеты ребром прочертили ей на лице красные следы. Нет, пусть лучше брызнет кровь. Так лучше.
– Спасибо, тётушка Эо. Я буду стараться и дальше.