Сокрушитель

Лукина Любовь Александровна

«Уши оборву!» — радостно подумал он и пошел на звук.

За очередной золотистой громадой открылась группа из пяти некрупных молочно-белых глыб. От одной из них была уже отколота примерно четверть, а над тем, что осталось, трудился человек с ломиком.

Но это был не Ромка!

Интеллигентный вроде старичок, розовый, седенький, закутанный в белоснежную простыню, тщательно примериваясь перед каждым ударом, наносил глыбе повреждение за повреждением.

У Василия отяжелели брови. Все говорило о том, что перед ним — автор вырубленной на опорах похабщины.

Озадачивали, правда, возраст и внешность. Приятный такой старичок, только вот одет не по-людски… На тех, что исписывают стены, решительно не похож. Хотя, с другой стороны, на субъектов, ломающих все из хулиганских побуждений, старичок тоже похож не был — но вот ломает же! И как-то странно опять же ломает — такое впечатление, что безо всякого удовольствия…

Так и не уразумев толком, что происходит, Василий приблизился к престарелому нарушителю.

— Послушайте! — сердито сказал он. — Чем это вы занимаетесь?

Тот опустил ломик, обернулся — и в старчески-прозрачных глазах его мелькнул испуг.

— О Господи! — вымолвил он, глядя на незнакомого человека, одетого в обрывки милицейской формы.

(Рост — сто шестьдесят пять — сто семьдесят; телосложение — худощавое; волосы — прямые, седые; глаза — голубые, круглые; лоб — высокий, узкий; уши — малые, прижатые; нос — прямой… Усы, бородка… Ломик держит в левой руке. Возможно, левша…)

Сноровисто разъяв морщинистое розовое личико на составные словесного портрета, Василий на минуту потерял его из виду в целом и был несколько озадачен, обнаружив, что старичок смотрит на него уже не с испугом, а скорее с мягкой укоризной.

— Ну вот… — произнес старичок, сопроводив слова грустной обаятельной улыбкой. — Опять со мной никто разговаривать не будет… Давно прибыли?

И Василий усомнился; а точно ли он квалифицировал увиденное как хулиганство и вандализм? Больно уж раскованно и любезно повел себя старичок. Чуть ли не с хозяйским радушием…

— Вчера, — поколебавшись, сказал Василий. — С товарищем… А кто это с вами не будет разговаривать?

— О, найдутся! — вскричал старичок. — Можете в этом далее не сомневаться! А вы, я смотрю, из милиции?

— Из милиции. — Василий насупился, приняв, насколько это позволяли обрывки формы, суровый официальный вид. — Так что вы тут делаете?

Старичок озадаченно поглядел на ломик, на полуразваленную глыбу…

— Ломаю, молодой человек, ломаю… — со вздохом сообщил он.

— Зачем?

Старичок улыбнулся в ответ ласково и ободряюще.

— Знаете что, — решительно сказал он. — Вы ведь сейчас потребуете объяснений, причем подробных… А подробно объяснять на пустой желудок — это, знаете ли… Словом, давайте начистоту: с булыжником этим я, конечно, погорячился. Сложный оказался камушек, непростой… — И старичок с досадой звякнул ломиком по неровному стеклисто-мутному сколу, — А вы, я смотрю, мужчина крепкий… Причем учтите: кроме меня, вам здесь никто разъяснений не даст, а мне терять нечего — мне теперь из-за вас так и так бойкот объявят… Короче, чисто деловое предложение: вы сейчас берете этот

ломик и доламываете то, что я начал. Дальше вместе пообедаем, ну и заодно попробуем развеять какие-то ваши недоумения… Соглашайтесь! Предложение, мне кажется, самое для вас выгодное.

— У меня товарищ потерялся!

— Найдется! Здесь, знаете ли, при всем желании не пропадешь. Прошу…

— Да, но… — нерешительно начал Василий, принимая из рук бойкого старичка орудие разрушения.

— Не бойтесь, она хрупкая, — не правильно истолковав его колебания, подбодрил тот.

— Да знаю, что хрупкая… Старичок изумился.

— Знаете? И откуда же, позвольте спросить?

— Да тут такое дело… — нехотя объяснил Василий. — У товарища железяка была… От летающей тарелки отломал…

— От летающей тарелки? — с каким-то даже негодованием переспросил старичок. — Это же невозможно!

— Ну вот возможно, оказывается… Взял он эту железяку, шарахнул с дура ума по такой вот каменюке — та вдребезги…

На розовом лице старичка обозначилось выражение крайнего недоверия.

— Стукните! — внезапно приказал он, указывая пальцем на глыбу. — Стукните-стукните! Я посмотрю, как это у вас получится с первого раза! Ничего себе шуточки! — возмущенно продолжал он. — Ударил разок — и вдребезги! Я второй год здесь живу — о таком даже и не слышал!

— Сколько? — ошеломленно перебил Василий. — Сколько вы здесь живете?

— Нет, вы стукните! Стукните! — закричал старичок.

Голова у Василия шла кругом. Он стиснул зубы и нанес сильный колющий удар. Кривой несподручный ломик с хрустом воткнулся на десяток сантиметров, брызнули мелкие осколки.

— Вот! — ликующе объявил старичок. — И так вы будете ее тыкать до самого вечера!

— Так я же ничего не говорю! — огрызнулся Василий, с трудом выдергивая ломик. — Это товарищ ее с первого раза разнес, а я — то что?

— Ну, значит, ваш товарищ — феномен, чудо ходячее!

— Да уж… — буркнул Василий. — Что верно — то верно…

Он размахнулся и нанес еще один удар с тем же результатом. Раскачал ломик, вынул и далее, убавив силу, принялся долбить упорно и мерно. Старичок тем временем, хмурясь, ходил вокруг глыбы, ощупывал ее, осматривал, чуть ли не обнюхивал.

— Где же она, подлая, прячется?.. — бормотал он. — Должна же быть напряженка… О! По-моему, где-то здесь. Послушайте, э… — Он обернулся к Василию, и на лице его отразилось некоторое смятение. — Ради Бога, извините, — сказал он. — И сам не представился, и вашего имени не спросил. Как вас зовут?

— Василий, — сказал Василий.

— Очень приятно! А меня — Платон Сократович.

— Что?!

Старичок горько улыбнулся.

— Я понимаю, — сказал он. — Поэтому не обижусь, если вы будете называть меня просто дедком. Или дедом. Я уже к этому привык… Будьте любезны, Василий, стукните вот сюда! Есть у меня подозрение, что тут-то она и прячется…

Василий обогнул глыбу и ударил в указанное место что было сил. Безрезультатно. Он повторил удар — и глыба, крякнув, распалась натрое.