Сокрушительное бегство
Шрифт:
Идиллия.
И тут Улюлюм насытился.
— Фух… нажрался, — облизав пальцы, заявил претендент на спасение Яичницы. — Плоть поверженного врага насыщает победителя. Разве не в этом истинная справедливость бытия? Долго гнался я за ним. Но победил и избавил мир от чудовища злобного и опасного.
— Судя по зубам, носорог был травоядный, — тихо заметил я.
Великий герой все больше и больше раздражает меня своим присутствием. Поскорей бы отправлялся по своим геройским делам, а то валькирии не сводят с него восторженного взгляда. И даже Оленька… Ну, конечно, накачанный красавчик самой мужественной внешности, да еще
— Вот я и говорю, опасная тварюга, — почему-то приняв мое заявление за подтверждение его речей, сказал Улюлюм. — А я ее сперва копьем в сердце. Копье вдребезги. Тогда я обломком ее по голове.
— Не ее, а меня, — поправил я. — Хорошо, древние мастера на совесть доспехи делали.
— И тебя спас. А то съел бы тебя зверь.
— Его съел? — высунувшись из кувшина, переспросил джинн, указывая на меня. — Не смеши мои копыта.
— У тебя есть копыта? — удивился здоровяк, воспринявший самовольное появление джинна как должное. Видимо, видел, как мы совместно штопали бок его вороному я затем переносили его к костру.
— А сколько нужно? Могу и рога организовать…
— Мне не нужно. Но только если бы я не убил тварь…
— Ты убил?! — возмутился джинн.
— Я, — растерянно подтвердил Улюлюм.
— Своей зубочисткой? Ха!
— А кто же?
— Вот он, — указал джинн на меня. Я чуть не подавился, услышав это наглое заявление.
— Но как? — возмутился будущий Сокрушитель.
— Легко. Что, по-твоему, он делал на шее зверя?
— Не знаю.
— Он его душил, — заявил джинн. — И задушил-таки. Голыми руками.
Признаюсь, челюсть отвисла не только у растерявшегося героя, но и у меня.
— Но ведь я его обломком по…
— По голове, — перебил джинн. — Вот его. И даже шлем не помял. Тоже мне, ударил…
— Но… я…
— Спокойной ночи, — заявил призрачный дух, ныряя в значительно увеличившееся объемом жилище. Минутой спустя оттуда раздался храп.
— Я первая на страже, — сказала Агата. — Спите спокойно.
Укрывшись покрывалом, я положил голову на кулак и постарался, отогнав невеселые думы, уснуть.
Далеко-далеко закричала сова, этакий петух вечерней зари, оповещающий мир о наступлении времени тьмы, когда нечисть вступает в свои права и устремляется на поиски человеческих слабостей.
— Фрук? — донесся откровенный вопрос-предложение Тихона
Гневно фыркнула в ответ Викториния. Или не так уж и гневно? Кто разберет этих женщин…
ГЛАВА 25
Рогатые преследователи
Лишь побывав в чужой шкуре, можно понять, как тебе дорога своя собственная.
— Что это? — невольно сорвалось с моих губ при виде чернеющего посреди степи выжженного круга, окруженного частоколом копий, на острие каждого из которых насажено по выбеленному ветрами и солнцем человеческому черепу. Все черепа эти — на глаз их пять-шесть сотен — при всем своем разнообразии как по размерам, так и по форме, имеют одну неизменную деталь: размашисто начертанный на лобной доле трехзначный символ красного цвета. Словно кто-то прошедший подготовку ведения учета инвентаря в старорежимных учреждениях провел инвентаризацию по всем правилам того времени и с неудержимым к этому рвением.
— Черепа, —
— И как я не догадался! — посмотрев на рыцаря сверху вниз, чему очень способствует несущая меня на своей спине принцесса, проворчал я. И не удержавшись, спросил: — Неужели настоящие?
— А какие еще бывают?
— Искусственные.
— Чьи-чьи?
— Искусственные. Из бумаги, из пластмассы, да из чего угодно.
— Да кому понадобится их мастерить?
— Спрос. — Поведав рыцарю прописную истину рыночных отношений, я почувствовал себя злостным плагиатором. — Так вот, спрос порождает предложение. И если есть желающие приобретать их, найдется и тот, кто будет их изготавливать.
— Зачем?
— Чтобы продавать.
— Зачем изготавливать? Если нет желания искать готовый, то возьми любого жмурика, отруби голову, положи на муравейник на пару дней — и всего делов-то. Местные так кубки победителя изготавливают.
— Ты хочешь сказать, это фабрика по изготовлению посуды? — спросил я, покосившись на монотонно гудящие на ветру черепа. — Их на просушку оставили?
— Это не ханийцы сделали, — покачала головой Ольга. — Или, вернее, уже не ханийцы.
— А кто?
— Пришельцы оттуда. — Палец валькирии указал на зеленеющую вдали горную гряду, отделяющую Ханию от Диких пустошей и, собственно, самого драконьего гнезда. Именно из-за ее непроходимости мы и вынуждены терпеть присутствие Улюлюма. Впрочем, если быть откровенным, то его присутствие тяготит лишь меня, да еще, возможно, черного вороного, хромающего нога к ноге с Викторинией. Валькирии же просто в восторге от его непосредственной героической натуры. Непоколебимая уверенность в собственной правоте, решимость идти к Великой цели, невзирая на преграды и искушения, а уж про веру в собственную избранность я и не говорю — она прет из всех пор его могучего тела обильнее вонючего пота. Интересно, откуда он такой взялся? Вот только интересоваться не буду, поскольку если он знает предание — а он его знает, — то его ответ предугадать несложно. Но едва ли он будет правдив. Вороной устало опустился на землю и, прикрыв глаза, мгновенно задремал.
— А что это за знаки? — поинтересовался я.
— Это символы всего и ничего, расположенные вперемешку.
— И что должно обозначать это замысловатое послание главных врагов всего прогрессивного человечества Яичницы этому самому человечеству?
— Они безумны, — напомнила Ольга. — И все, с чем они соприкасаются, тоже теряет рассудок. Так что едва ли эти знаки что-то означают. А если даже и так, то понять извращенный смысл знаков нашему разуму не под силу.
— А блестит что? — спросил я, указывая на отразившую солнечный свет металлическую поверхность, почти скрытую под слоем пепла.
— Где?
— Сейчас покажу. — Я спрыгнул с единорога.
— Не нужно…
Но я уже взмахнул мечом, намереваясь расчистить себе проход в огороже пепелища, перерубив пару копий. Первое же древко разлетелось от удара на мелкие щепки, издав при этом звонкий треск, совсем непохожий на хруст древесины, а скорее напоминающий звон стекла. Слетевший с копья череп упал внутрь круга, погрузившись в пепел, почему-то черный как смоль, по самые глазные впадины.
— У-у-у… — разом завыли-застонали черепа, подпрыгивая на своих насестах.