Сокрушительное бегство

Зубко Алексей Владимирович

Из замершей у ворот собора колонны конных рыцарей выехал некто на крашенном под панка единороге. Это ж надо было так над животным поиздеваться! Гриву сперва остригли под полубокс, затем разделили на ровные пучки с палец толщиной и, выкрасив разноцветной краской без соблюдения спектра или иного видимого принципа, закрепили гелем (если его уже изобрели) или чем-то схожего действия в стоячем положении. Но и этого косметологу непарнокопытных показалось мало. Он выкрасил рог золотой краской, а хвост — черной. Потом обрядил бедное животное в белую

попону и довершил композицию черным с белой оторочкой седлом. Всадник ударил бронированным кулаком в створку ворот и громогласно заявил:

— Я — имперский князь Торригон Багрон, страж меча, трона и Великой короны империи Евро.

— Знакомые все лица, — пробормотал я, покосившись на Ольгу. — Надеюсь, он не в обиде за то, что мы покинули лагерь без спросу?

— Да нет, — успокоила она, — а вот за похищение принцессы Нарвалской положена казнь. Колесование, «гербарий», «железная дева» и четвертование.

— Про «железную деву» слышал — испанские инквизиторы частенько пользовались. Четвертование и колесование тоже встречались, да и из названий можно понять их суть. А вот про «гербарий»… не припомню. Это как?

— Через это самое как!

— То есть?

— На кол сажают.

— А при чем здесь собирание сушеных листьев?

— Это название придумали давно, в те времена на кол сажали не только преступников против меча, короны и трона империи, но и разбойников, душегубов и прочих убийц. А этого люда было не меньше, чем сейчас, да и ловили их не реже, вот и стояли у входа в каждый замок вереницы врытых в землю кольев с высохшими преступниками на них в качестве назидания и предупреждения. «Гербарий», одним словом.

— Понятно. А кто выбирать будет? Пойманный похититель?

— Что выбирать?

— Какой казнью казнить.

— Никакого выбора. Всеми поочередно.

— Ну… это уже зверство. Геноцид какой-то средневековый. Никакой свободы выбора… А как обстоят дела с гласностью?

— Голосить можно сколько хочешь. Пока горло не сорвешь.

— Я вообще-то про последнее желание.

— Какие в такой момент могут быть желания? — О чем это она?

— Я требую открыть во… — Вспышка молнии заставила единорога имперского князя испуганно попятиться, а громовой раскат поглотил концовку его требования. Кое-как совладав со скакуном, Багрон прокричал: — Да уймите своего духа!

Ага! Сейчас! Все брошу и пойду голыми руками разъяренного джинна в кувшин засовывать… Городит полную ерунду. А мне он при первой встрече показался неглупым мужиком, или его вера в Сокрушителя не знает никаких границ? В таком случае он несколько припозднился: я сложил с себя эти полномочия. Разве что общественность не поставил в известность о своем решении.

— Может, ты и правда попросишь своего духа немного повременить с шумом-гамом? — обратился ко мне Седой Пантелей. — Нужно бы выслушать имперского князя. А то как мужики деревенские с полей подтянутся, не до разговоров уж станет.

— Я попробую, — мысленно перекрестившись, пообещал

я, поняв, что от ответственности за джинна никуда не деться. Как сказал бы классик: мы в ответственности за тех, кого выпустили. Поднявшись, я решительно направился на второй этаж собора. Не потому, что очень храбрый, просто не хотел, чтобы Оленька видела, как дрожит у меня рука. Второй — кибернетической, хоть бы что: она ждет момента ухватиться за что-нибудь, а до той поры ведет себя тише мыши.

«Как же мне его заманить в кувшин?» — задумался я, бегом поднявшись в свою комнату и достав из кармана висящего на оленьих рогах пиджака этот самый кувшин.

А джинн тем временем перешел от обыкновенных ветвистых молний к шаровым: надувает их словно воздушные окрики и, сдавив между ладонями, лопает. Искры летят вовсе стороны. Как только он собор до сих пор не подпалил?

— Джинн, а джинн! — окликнул я исполнителя убийственных желаний из кувшина, чья репутация не соответствует действительности, и осторожно выглянул из-за резного столба, что подпирает нависающий над крыльцом козырек.

Раздавив очередную шаровую молнию, призрачный дух обратил свой полыхающий пламенем взор на меня:

— Ну как?

— Глобально, — ответил я, чувствуя, как высыхает на мне влажная после неожиданного купания одежда и поднимаются дыбом наэлектризованные волосы. Джинн расплылся в довольной улыбке:

— Всегда приятно, когда твои усилия по достоинству оценены.

— Если бы мы успели подготовиться к твоему выступлению, — заверил я выпущенного из кувшина духа, — то сейчас в каждом окне белели бы таблички «5,9» и «6,0» как за технику, так и за артистичность.

— А… — уменьшившись до приличных размеров (разговаривая, голову не нужно запрокидывать кверху), протянул джинн.

— В следующий раз так и сделаем. А пока… потехе час, а делу — время.

— Ты на что намекаешь?

— Да вот, — продемонстрировав ему серебряный сосуд, ответил я.

— Не полезу!

— Это почему?

— Потому! — отрезал эфемерный дух.

Имперский князь, которому по рангу не положено стоять у запертых ворот, дожидаясь, пока на него соизволят обратить внимание, гневно ударил рукоятью меча о железную полосу, скрепляющую створку ворот по диагонали, и прокричал гневно:

— Отворите немедленно! Я приказываю.

«Вот же настырный какой!» — мелькнуло у меня в голове, но отвлекаться от спора с джинном я не стал. Это более насущная проблема. Если мы вообще планируем сегодня пообщаться с имперцами.

— Почему потому?!

— Потому, что не хочу.

— Как не хочешь?

— Сильно! Надоело сидеть взаперти.

— А никто запирать тебя в кувшине и не собирается… Если ты помнишь, пробки-то нет.

— Все равно не хочу. Хватит отгораживаться от мира серебряными стенами тюрьмы.

— Но…

— Настало время перестать прожигать отведенное на существование время в замкнутом мирке и начать вести социально активную жизнь.