Соль любви
Шрифт:
– Прости меня, Катька. Я не знал.
Я увидела растерянные глаза Ильи, и во мне растаяла серая, стылая льдина. Я обняла его. Он уложил меня в постель. Как маленькую. Мы лежали в темноте, так легче рассказывать о своей жизни. Когда не видишь лица.
– Я помню угол забвения. Меня забыли там на всю ночь. У него запах пыли, и он молчит… Все время молчит. В нем много солнечного света, острого, как спицы. Они проходят насквозь, делая тебя невидимым… Я все время надеялась, что меня
Я повернулась к Илье и не увидела его лица в темноте. Так лучше. Так легче спросить самое главное.
– Ты не уйдешь? Я больше такого не вынесу.
И мое горло вдруг перехватило. Я машинально взялась за него рукой, чтобы легче было говорить.
– Не уйдешь? Обещаешь?
Илья промолчал. Я позвала его еще раз. Он не ответил. Я наклонилась над ним. Он спал. Я тронула его за плечо. Он не проснулся. Я оглянулась, будто кого-то искала. Сама не знаю кого.
– Мама! – отчаянно позвала я и вспомнила, что у меня нет матери.
В комнате было так тихо, что я не слышала даже дыхания. В тихой, черной комнате я осталась совсем одна. Я посмотрела на черное небо – ни единой звезды. И рассмеялась. От меня ушел даже бог. И он устал от меня. Как все.
Разве можно понять того, у кого никого нет?
В эту ночь мне ничего не снилось. Потому что не было никого и ничего.
– Муж хочет мальчика, – сказала роженица. – А у нас все время девочки. Я рожаю уже в шестой раз.
– Я же говорила твоему мужу, проблема в нем, – раздражилась акушер-гинеколог. – У него сперматозоиды только с Х-хромосомой. Его сто раз обследовали. Что ему надо?
– Знаю, – вздохнула женщина. – Но он все равно надеется.
– Ты рожаешь почти каждые два года. Матка должна отдыхать четыре-пять лет. Как она у тебя выдерживает? О себе думать надо, а не о муже.
– Как о нем не думать? – роженица снова застонала. У нее были потуги. Скоро рожать.
– Господи! Что за бабы? Одна другой дурнее. Акимовна, давай каталку! Начинается хрень-дребедень. Первая за сегодня.
Мы стояли у кровати еще молодой женщины. Вокруг лица вились волосы, ниже пояса, медовые. Как у меня. Они прилипли к потному лицу и стали цвета молодого гречишного меда. Она тихо стонала и выгибалась от боли, держась руками за раму кровати. Мы стояли столбом, учились уму-разуму.
– Не страшно? – спросила Рыбакова.
– Нет, – ответила женщина. – В шестой раз. Чего бояться? Обычное дело.
Она тихо стонала и едва слышно
Рождение ребенка – необыкновенное дело. Душу переворачивает. Даже у таких балбесов, как Зиновьев и Старосельцев. Комок у горла сам по себе, не прося разрешения. И слезы на глазах. Наверное, во время рождения ребенка бог всем целует макушку. Учит уму-разуму. По-своему.
– Кто? – спросила женщина.
– Девочка.
Женщина улыбнулась. Ей положили ребенка на грудь. Он плакал громко и требовательно, говоря: я пришел. Слышите? Я пришел!
– Дура ты, – сказала ей акушер-гинеколог. – Снова рожать придешь?
– Красавица, – ответила женщина. – У меня все девочки красавицы. Одна другой лучше.
Я тихо заплакала в стороне. Мне было тоскливо. Не знаю почему. Наверное, потому, что я девочка, а у меня нет мамы, которая сказала бы мне, что я красавица. Или еще отчего-то.
– Имя придумали?
– Петя! – рассмеялась женщина.
– Господи! У твоего мужа фантазии кот насрал. Из года в год Петя да Петя. Мужиков надо душить еще в пеленках!
– Не надо, – возразил Старосельцев. – Мы все равно помрем. На войне какой-нибудь.
Мы разбрелись по родблоку учиться уму-разуму. Я зашла в послеродовую. В ее темном углу лежала женщина с медовыми волосами, такими же длинными, как у меня. Ее трясло от макушки до пяток. Я оцепенела от неожиданности. Ее трясло, я смотрела. Вся кровать была в крови. Она расползалась по белым простыням, как по промокашке. Тихо и вкрадчиво. Женщина меня не видела, она глядела в потолок белыми глазами. Только склерами.
– Твою мать! Хрень-дребедень!
Я вздрогнула и очнулась.
– Елизарова! Аборцанг с эфиром! Быстро! Кровь второй группы, резус плюс! Каталку сюда, твою мать! Что вы как мухи сонные? Задушу за материнскую смертность! Всех!
Женщина с медовыми волосами умерла. Спасти ее не смогли. Шесть маленьких русских красавиц остались сиротами. За один час.
После родов организм впрыскивает в кровь женщины эндорфины, чтобы забыть о боли и радоваться новой жизни. И женщина рожает снова. Вот такая выдумка бога.
Я подперла подбородок кулаками и смотрела, как Илья ест. Когда он ест, у него, оказывается, тоже образуются ямочки. Человек с ямочками на щеках на все случаи жизни.
– Илья, если я умру, что ты будешь делать?
– Хоронить.
У меня на глаза набежали слезы.
– Господи! Опять начинается! Что ты все время ревешь? Каждый божий день? Не хочешь похороны, выбирай на любой вкус. Бальзамирование, кремирование! Все что угодно!
– Кремирование. Это дешевле.