Соль под кожей. Том второй
Шрифт:
Алина: «Я тобой горжусь!»
Я нервно дергаю уголком рта, слишком быстро выныривая на поверхность из этого ожившего сна. Алина никогда не сказала бы ничего подобного. Скорее послала бы меня на хуй, чтобы не слишком высоко взлетал. Но меня это никогда не приземляло. Наоборот, на злости и драйве «а я докажу!» все как-то только лучше складывалось.
Дим: «Ты же просто буквы в телефоне, да?»
Пишу — и наивно, как ребенок, верящий в Санта-Клауса, хочу, чтобы она хотя бы сейчас послала меня подальше и предложила написать, когда протрезвею.
Но на этот раз чат бот долго не отвечает, зависает, а потом просто выбрасывает
Нажимаю клавишу отправить и надолго зависаю, глядя в потолок.
Перед глазами все неприятно плывет, как будто уставший организм не вытягивает все мои органы, и решил выключить те системы, которые в эту минуту не являются критически важными — зрение, слух, нюх. А лучше бы вырубил мне сердце, потому что оно, блять, в последнее время болит почти не переставая.
Я понятия не имел, что для меня значит Алина, пока ее не стало.
Раньше мы могли разбегаться в разные стороны на недели и месяцы, и даже год. Но я всегда нормально себя чувствовал, потому что знал — она есть, она существует. Да, бухая. Да, в хламину упоротая, раздающая себя мужика направо и налево, но она живая и может в любой момент завалиться ко мне, чтобы просто послать на хер. Наверное, это что-то типа отношения к солнцу — мало кто задумывается о его важности просто потому, что оно всегда есть. А если бы вдруг однажды просто исчезло?
— Хуево дело, раз тебя тянет на дешевую философию, — бормочу себе под нос задеревеневшими губами. Провожу по ним языком, но почти не чувствую.
Кое-как встаю, бреду на кухню — нужно что-то съесть, забросить «дрова в топку», пока она еще поддерживает жизнь в этом деромовом, ни на что не годном теле.
Стальная дверца холодильника настолько отполирована, что в нее можно смотреться как в зеркало. И оттуда на меня смотрит худое тело с отросшими до воротничка волосами и до неприличия щеками. Наверное, еще и синяки под глазами.
— Кощей на минималках. — Провожу ладонью по щетинистому подбородку, хотя зарос уже так, что вместо щетины там почти мягкая бородка.
Фу, блять.
Вызываю водителя и уже через час сижу в кресле барбершопа, где мне возвращают человеческий облик в лучших традициях какой-нибудь «Красотки». А пока парикмахер доводит до идеала мой снова короткий «ежик», каленым железом выжигаю из своего телефона все бабские контакты. Следом удаляю все фотки и даже домашние видео для взрослых. На хер не пойми, зачем их снимал, потому что все равно ни разу не пересматривал. Подчищаю абсолютно все, любой намек на тот образ жизни, который я вел последние месяцы. Последний год, если быть точнее.
Потом отправляюсь в офис и даю задание своей помощнице откопать мне контакты Валери Ван дер Виндт.
— Валерии… Дмитриевны? — уточняет она.
— Да, а что — в этом всратом городе такие фамилии встречаются на каждом углу?
Делаю пометку, что пора подыскивать новую
— И собери моих дармоедов через полчаса, — говорю по селектору.
— Дмитрий Викторович… эммм… кого?
— Директоров, овца!
Через секунду за дверью раздаются похожи на плач скулящие звуки, но меня это вообще никак не ебет и не трогает. Я видел, что случается с людьми после того, как их дело ударяется об асфальт после двенадцатиэажного полета. Соплями и слезами меня теперь точно не пронять.
Глава вторая: Лори
Глава вторая: Лори
Настоящее
Я сижу на маникюре, и сегодня здесь довольно шумно. Так совпало, что в сборе все мои «подружки по бьюти-процедурам», Красные ногти притащила бутылку дорого шампанского и жутко дорогие печеньки из модного кондитерского ресторана — угощает нас всех по случаю удачной сделки своего мужа, который до этого, по ее же рассказам, всегда «недотягивал».
— Теперь, — она салютует бокалом, пока мастер педикюра занята ее ногами, — все будет совершенно по-другому! Возможно, скоро мне даже придется вас покинуть.
Они с Ботоксной маской обмениваются такими страдающими взглядами, будто пришли в этот мир вместе, держась за руки, а не всего лишь обмениваются сплетнями пару раз в месяц. Лицемерие — оно такое.
Но я тоже подыгрываю общему веселью, потому что здесь у меня тоже своя роль.
Роль простой девушки с небольшими возможностями, которая слушает все, обо всем и всегда. Как показывает опыт, люди гораздо больше любят тех, кто бескорыстно слушает их ахинею, а если на его лице изредка всплывают признаки заинтересованности — считай, друзья до гроба.
Я опускаю губы в бокал с шампанским, делая вид, что пью, чтобы никого не обижать и тем более не посвящать в тонкости своей пожизненной и добровольной безалкогольной аскезы. И только сейчас обращаю внимание, что Седой парик, точно так же, как и я, только делает вид, что участвует в общем веселье. На самом деле она, обычно бойкая разговорчивая женщина, сегодня на удивление молчалива. Мне кажется, если бы не веселье Красных ногтей, мы бы вообще не услышали от нее не звука.
Ну, всякое в жизни бывает. В моей жизни тоже случаются моменты, когда единственным желанием для доброго волшебника было бы искоренение всех звуков во Вселенной хотя бы на час. И в такие моменты мне точно не нужно ничье участие или попытки забраться ко мне в душу и выразить наигранное сочувствие. А оно именно такое, потому что люди, с которыми вы вместе одной ложкой не сожрали пуд соли, не способны понять ни вашу боль, ни ваше разочарование. На фоне чужой трагедии они разве что искренне порадуются, что их собственная жизнь намного спокойнее и тише.