Солдат империи

Арефьев Борис Васильевич

Началась воинская учеба с повторения ранее принятой присяги — старались унтер-офицеры и дядьки, чтобы теперь заучили ее солдаты наизусть. Заставляли повторять снова и снова отдельные фразы, добивались осмысления содержания, для этого, как могли, растолковывали значение того или иного слова солдатской клятвы.

Иван, как и большинство неграмотных рекрутов, запоминал слова на слух: «Присяга есть клятва, данная перед лицом Божиим, на кресте Спасителя и на Святом Евангелие, повиноваться начальникам; терпеливо сносить труды, холод, голод и все нужды солдатския, не щадить и последней капли крови за Государя и Отечество, идти в бой за Царя, Русь

святую и веру православную».

Затем, вслед за дядькою, повторял саму присягу: «...Телом и кровью в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях, храброе и сильное чинить сопротивление». Разъяснял унтер-офицер Ивану и его товарищам: означает это, что солдат свою клятву держит всегда и повсюду, а чтобы храброе и сильное сопротивление чинить врагу, должен быть он обучен строю и владению оружием, стрельбе и рукопашному бою.

Зачитывали также молодым не раз статьи законов о воинской службе, которые они обязаны будут знать назубок, отвечать без запинки и с понятием.

Занятия шли день за днем; порой в казарму заходили офицеры, послушать, поспрашивать солдат — узнать, чему научились за первые недели. Отвечать четко умели не все, бывало даже повторить мудреные слова мог не каждый, кто по лености, а кто хоть и старался, а толку выходило мало.

Все чаще унтеры и дядьки не просто наставляли, а старались вести беседы, по совету офицеров на простых и понятных примерах пытались приучать рекрутов думать и примерять на себя сказанное и заученное. Постепенно все меньше робости выказывали молодые солдаты, реже путались в ответах.

Кавказский корпус, как мы уже говорили, был особым, неспокойная обстановка определяла условия несения службы. Статей Закона о нарушениях обязанностей службы во время военных действий насчитывалось немало, одна из них, например, гласила, что намерение «способствовать или благоприятствовать неприятелю в военных или враждебных действиях признается изменою», виноватый при этом «подвергается лишению всех прав состояния и смертной казни». Унтер-офицер поучал рекрутов: «Кто самовольно оставит свой пост в виду неприятеля, тот подвергнется смертной казни». Потом откладывал в сторону листы со статьями и обращался к обучаемым: «Ну вот ты, например?» Но никак не мог сообразить старый солдат, чем бы таким Иван или кто другой из слушателей мог потрафить неприятелю. И, ничего не придумав, переходил к другому примеру: «Поставили тебя, скажем, в караул, а тут нападение, стреляют и по фронту, и с тыла. А ты стой, где стоишь, охраняй, что положено, никуда не смей отлучиться, пока не прикажут».

«“Кто во время сражения обратится в бегство, тот подвергается смертной казни”, — снова повторил он уже раз прочитанное, потом добавил от себя: — Помни присягу, бейся до последнего, попадешь к басурманам — все одно башку отрежут. От себя скажу: кто струсит да побежит, сам первый и погибнет, пулю в спину получить — самое простое дело.

Один побежал, другой, на него глядя тогда спасения никому не будет; в горах да в чаще не убежишь, а в поле от конного и подавно. Страшно и мне бывало, за дерево, за камень укроешься да палишь. Ну, а ежели что, всегда помни: штык да приклад у тебя в руках. Учат ведь вас штыковому бою. Для серьезного дела учат, устоишь со штыком против шашки — другие на подмогу успеют, жив будешь. Мне и самому со смелым да умелым бойцом в любом деле быть веселее, на такого надежа большая, это вы крепко запомните».

Снова и снова

внушали рекрутам, что знамя есть священная хоругвь, слава и честь полка, оно дороже жизни, и потому солдат за него умрет, а врагу не отдаст, оставить знамя — нет больше вины. Не станет тогда полка, с которым вот уже больше ста лет, может, от времен царя Петра, добывали славу русские солдаты.

«А наш Тенгинский полк, — говорил при этом дядька, — такого позора за сто пятьдесят лет не допустил. И теперь вы, кто в нем служить будет, помните, что в присяге сказано: “От знамя, где принадлежу, никогда не отлучаться; но за оным, пока жив, следовать буду”».

И заставил всех повторить эти слова по два раза. Повторил и Иван, запомнил.

Занятия, на которых изучали уставы и законы, чередовались со строевыми. Постепенно научился Иван быстро и правильно исполнять команды на плацу, умел уже обращаться с ружьем в строю, вскидывал его в два приема на плечо и на три счета ставил к ноге.

Как правило, после построения и завтрака проводились занятия, как бы мы теперь сказали, теоретические, а после обеда — строевые. Потом, по утрам, дошло дело и до изучения ружья, дядька показывал, как им владеть, как ставить кремень (кремень сначала использовали деревянный). Познакомились солдаты и с патронами, порохом, пулями, узнали, как с ними обращаться, как заряжать ружье и как целиться.

Прошли апрель и май, жаркий июнь наступил.

В то время, когда Иван попал в резервный батальон, на вооружении в армии еще были кремневые гладкоствольные ружья, весили они более одиннадцати фунтов, то есть около пяти килограммов. Ружье с граненым штыком достигало в длину солдатского роста, пуля калибра в семь линий весила почти тридцать граммов, прицельная дальность стрельбы — чуть более трехсот шагов, но средний стрелок едва мог попасть в мишень с расстояния ста пятидесяти шагов.

Эти кремневые ружья дольше всего и продержались в войсках Кавказского корпуса. Мой прадед стрелял из такого ружья даже тогда, когда ударные образцы сороковых годов уже поступили на вооружение других частей, в том числе тех, что принимали участие в Крымской кампании.

А пока в жарком июне 1850 года он обучался штыковому бою и ходил на стрельбище, что находилось в полутора-двух верстах, учился стрелять залпом и прицельно.

К тому времени стали приучать новоиспеченных солдат к беглому шагу, к переходам в десяток верст в полном снаряжении — водили сначала по полю, заросшему травой, а затем гоняли по кустарникам и пригоркам. При беглом шаге на ровной местности по команде «Запевай!» зачинали песню, подходящую под быстрый счет, например, такую:

Царские законы я не нарушу,

И священну клятву я не изменю.

За Царя, за веру, за святую Русь Я умру без страха, честию клянусь.

На стрельбище, как правило, ходили ровным, спокойным шагом, чтобы не сказывалась потом усталость, не дрожали руки. Но бывало и наоборот, офицер нарочно приказывал идти последние полверсты беглым шагом и потом сразу же изготовиться к стрельбе в цель — попаданий тогда было вдвое меньше.

«Вот так именно и будет в бою, — говорил подпоручик фельдфебелю и унтер-офицерам, — на другое не рассчитывайте. Да вы и сами знаете». И унтер-офицеры снова и снова заставляли скоро управляться с порохом, пулей, огнивом, не теряться при осечке, а они бывали часто. Солдат учили: «Не попал с первого раза, попадай со второго, с третьего выстрела, заряжай быстрее, иначе вражья пуля окажется проворней».