Солдат не спрашивай
Шрифт:
Кассидане пользовались преимуществом своей позиции. Склон становился несколько круче по мере приближения к вершине холма. Атакующие вынуждены были двигаться медленнее и представляли собой неплохую мишень. Наконец они не выдержали и побежали вниз, в лощину между холмами. Снова наступила передышка.
Я выскочил из своей норы и побежал к взводному, чтобы выяснить, жив ли он. Конечно, это было глупо — выставлять себя напоказ подобным образом, даже несмотря на берет и униформу журналиста. Расплата наступила быстро. Отступающие во время атаки потеряли много товарищей. Естественно,
В следующий момент я очнулся уже в окопе и увидел, что надо мной склонился Дэйв.
— Что происходит… — начал я и попытался подняться. Дэйв хотел меня остановить, но едва я ступил на ногу, как резкая боль пронзила ее, и я снова рухнул как подкошенный. Кроме нас, в окопе находилось двое солдат. Я прислушался к их разговору.
— Надо отступать, надо убираться отсюда, Акке. В следующий раз они нас сомнут, или через двадцать минут мы превратимся в головешки!
— Нет! — вдруг прохрипел лежащий рядом со мной взводный.
Я повернулся, чтобы посмотреть на него. Кто-то уже наложил давящую повязку на его рану и нажал контрольный рычажок, так что ее волокна должны были блокировать кровотечение. И все же он умирал. Я ясно видел это по его глазам. Солдаты не обращали на него внимания.
— Послушай меня, Акке, — снова произнес тот солдат, что заговорил первым. — Командир теперь ты. Пора сматываться!
— Нет, — с трудом прошептал взводный, — Приказываю… удержаться… любой ценой…
Солдат, имя которого, очевидно, было Акке, выглядел неуверенно. Он повернулся и взглянул на рацию, лежащую в окопе подле него. Второй солдат заметил направление его взгляда, и карабин у него на коленях как бы сам собой выстрелил. Раздался удар, звон — и я увидел, что огонек на рации погас.
— Я приказываю вам, — хрипел взводный. Но в этот момент ужасные челюсти боли снова сомкнулись на моем колене, и я потерял сознание. Когда я очнулся, то увидел, что Дэйв, разорвав брюки на моей левой ноге, уже наложил аккуратную давящую повязку.
— Все в порядке, Там, — сказал он, — Игла прошла навылет. Так что все в порядке.
Я осмотрелся вокруг. Мертвый взводный по-прежнему сидел рядом со мной с наполовину вытащенным из кобуры пистолетом. У него появилась еще одна рана, на этот раз в голове. Солдат не было.
— Они ушли, Там, — произнес Дэйв. — И нам тоже надо отсюда убираться, — Он показал на подножие холма. — Квакеры решили, что мы не стоим их усилий. Они отошли. Приближается их бронетехника, а ты не можешь достаточно быстро двигаться. Попробуй-ка встать.
Я попытался. Ощущение было такое, словно одно мое колено находилось на кончике копья и несло на себе половину веса моего тела. Но я устоял. Дэйв помог мне выбраться из окопа. И мы начали наше мучительное отступление вниз по другому склону холма.
До этого вид здешнего леса вызывал во мне восхищение. Но теперь, когда я пробирался сквозь него, с каждым шагом или, точнее, прыжком чувствуя, как раскаленный гвоздь боли ввинчивается в мое колено, лес начал представляться мне чудовищем — темным,
Я отчаянно надеялся, что мы успеем выбраться на открытую местность. Казалось, мы ходим кругами по этому злосчастному лесу, и поэтому я решил, что единственно правильным будет идти в направлении, предлагаемом моим наручным указателем. Но это значило, что нам снова предстоит путь через лесные массивы, которые мы однажды уже преодолели, выйдя затем к тому самому холму, что так отчаянно и безнадежно защищал кассиданский патруль.
Мы двигались очень медленно из-за моего колена; кроме того, я по-прежнему плохо чувствовал себя после разрыва акустического снаряда. А сейчас постоянные приступы сумасшедшей боли в колене постепенно приводили меня в ярость. Это походило на какую-то разновидность изощренной пытки — и оказалось, что я не такой уж стоик в том, что касается боли.
Но я не был и трусом, хотя вряд ли меня можно было бы честно назвать храбрецом. Просто так уж я создан, что на определенном уровне моя реакция на боль выливается в ярость. И чем сильнее эта боль — тем, соответственно, сильнее ярость. Наверное, какая-то доля древней крови берсеркеров — легендарных викингов, неистовых скандинавских воинов — все же соседствовала в моих жилах с ирландской.
По правде говоря, я не испытывал никакого страха перед бронетехникой квакеров. Я был уверен, что они увидят мою красно-белую куртку прежде, чем откроют огонь. Но даже если они и откроют огонь — ни их лучи, ни падающие деревья, ни их ветви не заденут меня. Я абсолютно не сомневался в своей неуязвимости, и единственное, что меня беспокоило, это то, что рядом был Дэйв, и если с ним что-нибудь случится, Эйлин этого просто не переживет.
Я орал на него, я его проклинал. Я приказывал ему оставить меня, идти вперед и спасать собственную жизнь. Я доказывал ему, что мне не угрожает опасность.
В ответ он повторял одно и то же: я не оставил его, когда мы попали под обстрел акустических орудий. Вот и он не оставит меня. Не оставит ни при каких обстоятельствах. Я брат Эйлин, и он обязан заботиться обо мне. Да, она написала в своем письме правду: Дэйв — человек верный. Чертовски, излишне верный, верный — дурак. Я пытался оттолкнуть его от себя. Но, прыгая на одной ноге, точнее ковыляя на одной ноге, сделать это было невозможно. Я без сил опустился на землю и отказался идти дальше. Тогда он просто взвалил меня на свою худую спину и потащил.
Наконец я пообещал ему идти с ним дальше, если он спустит меня на землю. Он уже шатался от усталости, когда выполнил мою просьбу. К этому времени, наполовину обезумев от боли и ярости, я был готов сделать все, что угодно, чтобы спасти его от самого себя. Я начал как можно громче звать на помощь, несмотря на все его попытки заставить меня замолчать.
Это сработало. Менее чем через пять минут мы оказались под прицелами карабинов двух молодых разведчиков-квакеров.