Солдат не спрашивай
Шрифт:
— Вы так ничего и не поняли, — произнес Чарли, обращаясь к нам.
— Ян — хороший человек, — ответил Пел. — Я с этим не спорю. Но такого, как Кенси, никогда не будет.
— То же самое можно сказать и о Яне, — обрезал Чарли. — Он и Кенси вдвоем составляли одну личность. Вот чего никто из вас так и не понял. Теперь половина Яна ушла — в могилу.
Пел медленно покачал головой, не соглашаясь.
— Извините, я не могу в это поверить. Я не могу поверить, что Ян когда-либо в ком-то нуждался — даже в Кенси. Да и после смерти Кенси он ничего не делал, кроме как
— Я не сказал «лучшую половину», — возразил Чарли, — я только сказал «половину», и этого вполне достаточно. Остановитесь на мгновение и представьте, что это значит, когда у вас ампутировали половину: когда тот, кто был ближе всего к вам всю жизнь, оторван от вас с мясом, застрелен на улице горсткой фанатиков-революционеров, жителей планеты, которую вы пришли спасти. Что бы вы чувствовали в такой ситуации?
Пел слегка побледнел, пока Чарли говорил. Когда он ответил, в голосе его почти не ощущалось того нового оттенка, который он приобрел после разговора с Падмой.
— Мне кажется… — очень медленно начал он и замолчал.
— Теперь вы начинаете понимать, как чувствует себя сейчас Ян. Предположим, вы чувствуете себя именно так, а прямо за городом стоят шесть батальонов вооруженных солдат, и они могут превратить этот город, где прячутся убийцы вашего брата, во второй Рошмон — по одному вашему слову. Как вы думаете, легко это или трудно — не произнести этого слова, которое даст им свободу действий?
— Это должно быть… — слова, казалось, приходилось вытягивать из Пела, — …трудно…
— Да, — мрачно согласился Чарли, — и для Яна это было трудно.
— Тогда почему он это сделал? — спросил Пел.
— Он сказал вам почему, — ответил Чарли, — Он хотел защитить репутацию своего погибшего брата, чтобы имя Кенси Грэйма так и осталось символом высочайшего военного руководства.
— Но Кенси погиб. Он не смог бы повредить своей собственной репутации!
— Могли его войска. Им было велено, чтобы кто-то заплатил за смерть Кенси. Они хотели поставить памятник Кенси, столь же долговечный, как Рошмон, что стал памятником Жаку Кретьену. Был лишь один способ их удовлетворить: Ян должен действовать сам — в качестве выразителя их воли — в отношении убийц. Поскольку никто не мог сомневаться в праве брата Кенси на это.
— Вы имеете в виду, что Ян сам убил этих людей, — сказал Моро, — Но он никак не мог знать, что окажется лицом к лицу…
Он замолчал, увидев легкую улыбку на лице Чарли.
— Ян был нашим стратегом, так же как Кенси — нашим тактиком. Вы думаете, стратег со способностями Яна не мог разработать план, в результате которого оказался бы один на один с убийцами, как только они были бы обнаружены?
— Что, если бы их не обнаружили? — спросил я. — Что, если бы я не узнал про Пела и Пел не сказал бы нам то, что ему известно?
Чарли покачал головой:
— Не знаю. Вероятно, Ян каким-то образом знал, что это должно сработать, — или он поступил бы иначе. По какой-то
— Мою? — удивился я. — Почему вы так думаете?
— Он сам мне сказал. — Чарли странно посмотрел на меня. — Вы знаете, многие считают, что поскольку они не понимают Яна, то он не понимает их. В действительности Ян очень хорошо разбирается в людях. Думаю, он увидел в вас нечто, Том, на что он мог бы опереться. И он был прав, не так ли?
Я снова ощутил дуновение тех сил, о которых говорил Падма, охладивших и вдохновивших меня. Ян наверняка чувствовал то же самое — и понимал их лучше. Среди множества нитей, вплетенных в ткань событий, значение имела лишь одна, и это была нить, связывавшая меня и Яна.
— Он прошел в тот номер, где прятались убийцы, — продолжал Чарли, — и расправился с ними. В некотором смысле это послужило громоотводом для ярости солдат. Благодаря Яну они удовлетворили свою жажду мести, и с этого момента они были свободны. Свободны для того, чтобы оплакивать Кенси, что они и делают сегодня. Бловен спасен, и спасена репутация Дорсая. Так что удалось избежать противостояния экзотов и дорсайцев, с одной стороны, и Сент-Мари — с другой.
Он замолчал. Последний из старших офицеров прошел мимо нас, и гроб остался в одиночестве. Затем заговорил Пел.
— Мне очень жаль, но даже если то, что вы сказали, — правда, это лишь доказывает то, что я всегда говорил о Яне. У Кенси было чувств на двоих, а Ян вовсе лишен их. Он — лед и вода, без капли крови. У него не пошла бы кровь, даже если бы он и захотел. И не говорите мне, что любой человек, потрясенный гибелью брата-близнеца, может сидеть и составлять столь хладнокровный и действенный план.
— У людей не всегда идет кровь там, где ее можно увидеть, — произнес Чарли, повернув голову.
Мы посмотрели туда же, куда и он, и увидели высокую одинокую фигуру Яна. Он подошел к нам, коротко кивнул, затем направился к гробу.
Он не говорил с Кенси и не прикасался слегка к гробу, как делали солдаты, проходившие через зал. Вместо этого он обхватил своими руками — руками, убившими трех вооруженных людей, край фоба и взглянул в лицо своего мертвого брата.
Два одинаковых лица смотрели друг на друга — живое и мертвое. Ян стоял неподвижно, и при комнатном освещении казалось, что оба живы или оба мертвы, — столь мало они сейчас отличались друг от друга. Только глаза Кенси были закрыты, а Яна — открыты; Кенси спал, а Ян бодрствовал. И единство их обоих стало столь очевидным в этот миг, что у меня перехватило дыхание.
Минуту или две Ян стоял, не шевелясь. Лицо его не менялось. Потом он поднял глаза, отпустил гроб и обернулся. Медленно пройдя мимо нас, он направился к выходу, прижав руки к бокам и сжав кулаки.
— Всего хорошего, джентльмены, — донеслось до нас. Ян пошел дальше по коридору, пока не скрылся за поворотом.
Чарли оставил нас и тихо приблизился к гробу. Он мгновение постоял там, затем повернулся и подозвал нас.
— Как я вам говорил, — сказал Чарли Пелу, — у некоторых не идет кровь там, где ее можно увидеть.