Солдат… не спрашивай!
Шрифт:
– Месяц в крепости под строгим арестом! За дерзость!
Но видимо есть все же какой-то солдатский бог, собирались генералы устроить смотр для нижних чинов – не получилось, так как не смогли сыскать подходящего плаца в лесу. Ограничились вызовом унтер-офицеров, вследствие чего арестованных заметно прибавилось. Разгневанные до глубины души вопиющими воинскими преступлениями, как-то неформенными сапогами, кокардами и пуговицами проверяющие "униформоложцы" требовали еще и пороть нижних чинов без пощады, определить каждому по 300 розог… Однако не обломилось генералам, полковой командир не согласился и не утвердил такого взыскания, а помимо него можно было наказать
Помытарили штабные их так недельку и напрочь забыли, помогли старые знакомые – французы, они начали новое наступление, вероятно решили преподнести своему императору как раз к приезду подарочек. Поначалу успех сопутствовал галлам, они вышибли российские войска из нескольких стратегически важных населенных пунктов. У господ генералов неожиданно появились другие занятия помимо разглядывания солдатских штанов и пуговиц на предмет соответствия уставу и предписаниям императора.
Никого в этот раз не посадили и под арест, дело в том, что ближайшая крепость на выбор – это или Кенигсберг, или Варшава. В полковом денежном ящике уже давно гулял ветер, денег на погонные для отправки арестантов нет, и не предвидится. С жалованьем давно творилось что-то вообще странное, его перестали выдавать с началом войны, словно стимулируя солдат перейти на самообеспечение за счет местных ресурсов, иными словами говоря – заняться мародерством и грабежами.
– Крутят поди денежки господа в казначействе? – спросил как-то удрученный постоянным безденежьем Сашка.
– Это как? Расскажи уж подробно, я о таких хитрых проделках не слыхал еще! – заинтересовался штабс-капитан, но когда унтер-офицер ему разъяснил, только головой замотал, – Нет братец, тут скорее российская лень-матушка. Слава те господи, наши чиновники до такого изыска еще не дошли, и надеюсь, не скоро сообразят. У князя Багратиона в корпусе деньги выдают исправно и без задержек, боятся его интенданты видать.
– Князь такой страшный? По виду и не скажешь…
– Так почитай родственник самого императора, неофициально, правда – смотри не болтай меж нижними чинами! Да ты не горюй позднее все сполна получим, теперь не как в старые времена, когда бывало за годы казна войскам жалованье задерживала. – и подумав немного Денисов добавил, – А нашему брату сколько не дай все равно за день-два все спустят, если не на девок и вино, так шулера дочиста обыграют, в главной квартире почитай целый игорный притон уже давно обосновался. Стригут там бреют и карманы греют.
Действительно, всю кампанию наличных денег ни у кого в войсках не водилось, исключение составляли офицеры-гвардейцы, да пожалуй, еще и казаки. Первые понятное дело – через одного богатые аристократы, владельцы многих тысяч крепостных рабов и обширных земельных наделов. Вторые обычно добывали средства для "веселой жизни" саблей, постоянные рейды и разведки подчас сопровождались у них тривиальным разбойничьим "гоп-стопом", на криминальные проделки иррегулярных войск в российской армии по традиции смотрели сквозь пальцы. Остальным нижним чинам только и оставалось, что завидовать станичникам черной завистью, солдат в лучшем случае мог рассчитывать на добычу взятую с боя, а такая возможность была не всегда и не у всех, нередко местные крестьяне успевали под шумок утащить с бранного поля все более-менее ценное. Существовал определенный, впрочем не зафиксированный в официальных документах порядок. Оружие и снаряжение павшего врага забирали вполне законно, по приказу свыше, шинель и сапоги – уже не негласно, но командиры не обращали внимания по причине чрезвычайно плохого снабжения. Не было выбора –
Вскоре судьба забросила 13-егерский к другой знаменитости того времени, чья фамилия известна любому, кто хоть бы раз открыл учебник по истории нового времени. Полковник Алексей Петрович Ермолов, действовавший далеко на юге театра военных действий попросил передать ему в во временное подчинение пехотный полк, хоть самый плохонький и завалящийся. Артиллеристы действовали в отрыве от остальных сил, и им требовалось для безопасности собственное пехотное прикрытие. Наладить взаимодействие самостоятельно с пехотой они не сумели, помешала царившая в ту пору рознь и вражда между отдельными родами войск. Нетрудно догадаться, что 13-егерский Ермолову и отдали по принципу, "на те боже, что нам не гоже"…
Но на новое место они попали не сразу, непонятно как, но полковой командир заставил начальство дать полку несколько дней отдыха для приведения солдат в порядок. Впервые с начала войны нижним чинам удалось, наконец, выспаться и помыться. После протекающего в дождь шалаша или пыльной походной палатки, где под утро так надышат, что не продохнешь, амбар в котором местные поселяне, обычно хранят сено, кажется райским дворцом. По мере восстановления сил у народа появился интерес и к местным женщинам, вот уже забегали солдатики за крестьянскими девками, пытаются уговаривать аборигенок на "любовь".
Если уж совсем честно, то в те грубые времена и нравы были такие, что историки обычно скромно умалчивают о подробностях. Как правило, служивые своих временных подруг недолго уламывали и улещали, если вообще до этого дело доходило. Часто обходились без лишних слов, заменяли разговоры прямым действием.
– Чего ты с ей балакаешь? Охфицер не видит тя, тащщи в кусты, юбку подвысь и радей! – поучает бывало новичка седой участник многих походов и сражений, чья грудь не раз отмечена вражескими пулями и штыками, а спина исполосована отечественными палками.
– Так, а ежели она дяденька супротив того, несогласная? – робко возражает ему вчерашний рекрут, еще не решивший для себя как поступить, и хочется, и вроде боязно.
– Баба – дура! Щастья свово не понимат! – философски замечает ветеран, и делает далее вполне справедливое открытие, – А ежли б не хотела, так почто сразу не сбегла от тебя прочь?
– Эх бывалоча мы с енералом Суворовым полячишек учили, почто оне, б…ди таки бунтовать зачали? – предается воспоминаниям "дедушка" и в самом деле он уже почти дед по местным меркам. Мужику давно за сорок, – Выйдем бывалоча к фолварху ихнему, а там ужо девки и порося визгом визжат, чуют за версту чаво щас с имя будет!
– И не жалко вам их дяденька было? Чай тож люди, хрестьяне поди? – спросит иной робкий новобранец.
– Жисть наша проклятуща солдатска така! Послужи с мое сосунок, не то ищо у тя будет! – отвечает ему "дед", и вспоминает еще и еще, – А басурманок в туретчине мы эдак драли, куды нонешним желторотым…
И начнет старый солдат рассказывать, как они брали крепость на Дунае, жаркое было дело, ныне так не бьются – измельчал заметно народец, все больше издалека стрельнуть норовят… Такие истории можно слушать бесконечно, правда в них тесно переплетена с вымыслом, теперь уже не различить одно от другого и не отделить.