Солдатская награда
Шрифт:
– Да, это самое лучшее. Мы вместе пойдем к ней и все обсудим как следует, прежде чем принять окончательное решение. Да, да! – повторил ректор, подстегивая слабеющую уверенность, стараясь убедить себя. – Значит, сегодня же, к вечеру?
– Хорошо, к вечеру, – согласился мистер Сондерс.
– Да, это правильный путь. Я уверен, что она не все понимает. Вы тоже считаете, что она не все полностью уяснила себе? – («Это Дональд, мой сын. Он умер».)
– Конечно, конечно, – в свою очередь согласился мистер Сондерс.
Джонс уже нашел трубку и, придерживая болевшую
5
Она только что встретила миссис Уорзингтон в магазине и обсудила с ней, как консервировать сливы. Потом миссис Уорзингтон попрощалась и медленно проковыляла к своей машине. Негр-шофер ловко и равнодушно подсадил ее и захлопнул дверцу.
«А я куда здоровей, – радостно подумала миссис Берни, следя за болезненной, подагрической походкой другой старухи. – Какая она ни на есть богачка, при своей машине. – И от злорадства ей стало легче, даже кости не так ныли, даже походка сделалась ровнее. – При всех при ейных денежках, – подумала она. И тут увидела эту чужую женщину, что жила у ректора Мэтона, ту, что приехала с ректорским сыном и с другим мужчиной. – Столько про нее всякого говорят и, видать, правильно. Все думали – она-то за него и выйдет, а мальчик возьми да брось ее из-за этой Сондерсовой девчонки, вертихвостки этакой».
– Ну, как, – заговорила она со сдержанным любопытством, заглядывая в бледное спокойное лицо высокой темноволосой женщины в неизменном темном платье с безукоризненным белым воротничком и манжетками, – говорят, у вас в доме скоро свадьба. Это для Дональда счастье. Небось влюблен в нее по уши?
– Да. Они ведь были обручены давно.
– Как же, знаю. Но никто не думал, что она станет дожидаться его, а не то, чтобы пойти за такого больного, такого изрубцованного. У ней-то женихов было хоть отбавляй.
– Люди часто ошибаются, – напомнила ей миссис Пауэрс. Но миссис Берни настаивала на своем:
– Да, женишков хоть отбавляй. Да и Дональд, видно, не зевал? – хитро спросила она.
– Не знаю. Видите ли, я с ним знакома совсем недавно.
– Вон оно как! А мы-то думали, что вы с ним – старые дружки.
Миссис Пауэрс посмотрела на ее приземистую аккуратную фигурку в плотном черном платье и ничего не ответила.
Миссис Берни вздохнула:
– Да, брак – дело благое. Вот мой мальчик, так и не женился. Может, сейчас он и был бы женат: девушки по нем с ума сходили, да только он ушел на войну совсем мальчишкой. – Жадное, назойливое любопытство вдруг покинуло ее.
– Слыхали про моего сына? – с тоской спросила она.
– Да, мне про него говорили. Доктор Мэгон рассказывал. Говорят, он был храбрым солдатом?
– Ну как же! Да вот не уберегли его, столько вокруг народу толкалось, а его все равно убили. Могли бы хоть отнести его куда, в какой-нибудь дом, что ли, может, там женщины какие спасли бы его. Другие небось вернулись здоровехоньки, знай, хвастают, пыжатся. Небось, их, офицеришек этих и не задело! – Она обвела выцветшими голубоватыми глазами притихшую площадь. Потом спросила: – А вы никого из близких на войне
– Нет, – тихо ответила миссис Пауэрс.
– Так я и думала, – сердито сказала старуха. – И непохоже: такая складная, красивая. Да мало у кого такое горе. А мой был такой молодой, такой храбрый… – Она завозилась с зонтиком. Потом бодро сказала: – Что ж, хоть к Мэгону сын вернулся. Это же хорошо. Особенно теперь, когда он женится. – В ней опять проснулось нехорошее любопытство: – А он сам как, годится?
– Годится?
– Да, для женитьбы. Он не того… не совсем… Понимаете, мужчина не имеет права навязываться, ежели он не совсем…
– До свидания! – коротко бросила миссис Пауэрс и пошла, а та осталась стоять, приземистая, аккуратная, в своем чистеньком, не пропускающем воздух черном платье, подняв бумажный зонтик, как знамя, упрямая и непоколебимая.
6
– Дура, сумасшедшая идиотка! Выходить за слепого, за нищего… Да он же почти мертвец!
– Неправда! Неправда!
– А как же его еще назвать? Вчера у меня была тетушка Калли и Нельсон. Она говорит: его белые люди совсем убили, до смерти.
– Мало ли что негры болтают. Наверно, ей не позволили беспокоить его, вот она и говорит…
– Глупости! Тетушка Калли столько детей вынянчила, что и не сосчитать. Раз она говорит, что он болен, – значит, он действительно болен.
– Мне все равно. Я выхожу за него замуж.
Миссис Сондерс шумно вздохнула, скрипнув корсетом. Сесили стояла перед ней, раскрасневшаяся, упрямая.
– Слушай, детка. Если ты выйдешь за него – тыпогубишь себя, погубишь все свои возможности, свою молодость, красоту, откажешься от всех, кому ты так нравишься: от прекрасных партий, отличных женихов.
– Мне все равно, – упрямо повторила Сесили.
– Подумай хорошенько. Ты можешь выйти за кого угодно. Столько будет радости: венчаться в Атланте, роскошная свадьба, все твои знакомые будут шаферами, подружками, чудные платья, свадебная поездка… И вдруг так себя погубить! И это после того, что мы с отцом для тебя сделали.
– Мне все равно. Я выйду за него замуж.
– Но почему? Неужели ты его любишь?
– Да, да!
– Даже с этим шрамом?
Сесили побелела, уставившись на мать. Глаза у нее потемнели, она медленно подняла руку. Миссис Сондерс взяла ее за руку, насильно притянула к себе на колени. Сесили пыталась сопротивляться, но мать обняла ее, прижала головой к своему плечу, нежно погладила по голове.
– Прости меня, крошка. Я не хотела… Расскажи мне сама: что же произошло?
«Нет, это нечестно с маминой стороны», – подумала Сесили с гневом, но поведение матери ее обезоруживало: она чувствовала, что сейчас расплачется. А тогда все пропало.
– Пусти меня! – сказала она, вырываясь, ненавидя эти материнские уловки.
– Тише, тише! Успокойся, расскажи мне, в чем дело. Есть же у тебя какая-то причина.
Она перестала сопротивляться и лежала, совершенно обессилев.
– Нет. Просто хочу за него замуж. Пусти меня, мама, ну, пожалуйста.