Солдатская награда
Шрифт:
– А разве нет? Никто вас сюда не звал. – Сесили повернулась к ней, прислонясь бедром к подоконнику.
– Нет, я не считаю вмешательством то, что оправдано. А вы?
– Оправдано? Кто же вас просил вмешаться? Неужели Дональд? А может, вы меня хотите отпугнуть? Только не говорите, что Дональд просил вас избавить его от меня: это ложь.
– Но я и не собираюсь. Я только хочу помочь вам обоим.
– Знаю, вы против меня. Все против меня, кроме Дональда. А вы его держите взаперти, как… как арестанта. – Она круто повернулась и прислонилась к
Миссис Пауэрс сидела спокойно, разглядывая ее хрупкое полуобнаженное тело под этим бессмысленным халатиком – прозрачным, как паутинка, хуже чем ничего, дополнявшим что-то, обшитое кружевцем, видневшееся над длинной шелковистой линией чулок… «Если бы Челлини был монахом-анахоретом, он бы вообразил ее именно такой», – подумала миссис Пауэрс, смутно представляя себе девушку совсем нагой. Потом встала с кровати, подошла к окну. Сесили упрямо отвернула голову, и, думая, что она плачет, гостья осторожно погладила ее плечо.
– Сесили, – сказала она тихо.
Но зеленые глаза Сесили были сухи, как камни, и она быстро перешла комнату легкими, грациозными шагами. Она остановилась у двери, широко распахнув ее. Но миссис Пауэрс не приняла вызов, осталась у окна. «Неужто она никогда, никогда не забывает позировать?» – подумала она, смотря, как девушка с заученной грацией, полуобернувшись, как на свободном шарнире, стояла у дверей. Сесили встретила ее взгляд с высокомерным, повелительным презрением.
– Неужели вы не выйдете из комнаты, даже когда вас просят? – сказала она, заставляя себя говорить размеренно и холодно.
Миссис Пауэрс подумала: «О черт, все это бесполезно», – и, подойдя к кровати, прислонилась к изголовью. Сесили, не меняя позы, подчеркнутым жестом еще шире распахнула двери. Миссис Пауэрс стояла спокойно, изучая ее заученное хрупкое изящество («Ноги прелестные, – подумала она, – но зачем она так позирует передо мной? Я же не мужчина»), потом медленно провела ладонью по гладкому дереву кровати. Вдруг Сесили грохнула дверью и вернулась к окошку. Миссис Пауэрс подошла к ней.
– Сесили, почему бы нам не поговорить спокойно? – (Девушка не ответила, словно перед ней была пустота, и только нервно мяла занавеску.) – Мисс Сондерс!
– Оставьте меня в покое! – вдруг вспыхнула Сесили, опалив ее гневом.
–
Мне с вами не о чем разговаривать. Зачем вы пришли ко мне? – Глаза у нее потемнели, смягчились. – Хотите его отнять? Берите! У вас есть все возможности – заперли его так, что даже мне нельзя его видеть!
– Но я вовсе не хочу его отнимать. Я только хочу наладить все для него. Неужто вы не понимаете, что если бы я захотела, я вышла бы за него замуж до того, как привезти его домой?
– Вы, наверно, пробовали, и вам не удалось. Оттого вы и не вышли за него. Нет, нет, не возражайте, – перебила она гостью, когда та попыталась возразить, – я с первого дня все поняла. Вы за ним охотитесь. А если нет – зачем вы тут живете?
– Вы отлично знаете, что это ложь, – спокойно сказала миссис Пауэрс.
– Тогда почему вы так им интересуетесь,
(«Нет, это безнадежно».) Гостья положила руку на плечо девушки. Сесили сразу вырвалась, и миссис Пауэрс снова прислонилась к кровати. Потом сказала:
– Ваша мама решительно против, а отец Дональда этого ждет. Но разве вы можете пойти против матери? – («И против самой себя!»)
– Во всяком случае в ваших советах я не нуждаюсь! – Сесили отвернулась, весь ее гнев, все высокомерие пропало, сменившись скрытым, безнадежным отчаянием. Даже ее голос, ее поза совершенно изменились. – Неужели вы не видите, какая я несчастная? – жалобно сказала она. – Я не хотела вам грубить, но я не знаю, что мне делать, не знаю… Я попала в такую беду: со мной случилась ужасная вещь. Нет, не надо!..
Миссис Пауэрс, видя ее лицо, торопливо подошла к ней, обвила рукой узенькие плечи. Но Сесили уклонилась от нее:
– Уходите, пожалуйста. Пожалуйста, уходите!
– Скажите мне, что случилось?
– Нет, нет, не могу. Пожалуйста…
Они замолчали, прислушались. Раздались шаги, остановились у двери. Стук – и голос отца Сесили окликнул ее.
– Да?
– Доктор Мэгон пришел. Ты можешь сойти вниз?
Женщины посмотрели друг на друга.
– Пойдем! – сказала миссис Пауэрс.
Глаза Сесили совсем потемнели.
– Нет, нет, нет! – зашептала она, дрожа.
– Сесили! – позвал отец.
– Скажите: «Сейчас», – шепнула миссис Пауэрс.
– Сейчас, папочка. Иду!
– Хорошо!
Шаги удалились, и миссис Пауэрс потянула Сесили к двери. Девушка сопротивлялась.
– Не могу идти в таком виде! – истерически бормотала она.
– Нет, можете. Ничего. Пойдем.
Миссис Сондерс, прямая, напыщенная, с воинственным видом сидела в кресле, и они из-за двери услышали, как она сказала:
– Разрешите спросить, какое отношение имеет эта… эта женщина?
Ее муж жевал сигару. Свет, падая на лицо ректора, лежал на нем, словно серая, выветренная маска. Сесили бросилась к нему.
– Дядя Джо! – крикнула она.
– Сесили! – резко сказала мать. – Как ты смеешь являться в таком виде?
Ректор встал, огромный, черный, обнял девушку.
– Дядя Джо! – повторила она, прижимаясь к нему.
– Ну, Роберт… – начала было миссис Сондерс, но ректор перебил ее.
– Сесили! – сказал он, подымая ее голову. Но она отвернулась и спрятала лицо у него на груди.
– Роберт! – сказала миссис Сондерс.
Ректор ровным, серым голосом сказал:
– Сесили, мы все обсудили… сообща… и мы думаем… твои родители…
Она встрепенулась, вся на виду, в этом бессмысленном халатике.
– Папочка! – крикнула она, в испуге глядя на отца.
Он опустил глаза, медленно крутя в руках сигару. Ректор продолжал:
– Мы думаем, что ты только… что тебе… Говорят, что Дональд скоро умрет, Сесили, – докончил он.
Гибкая, как тростинка, она откинулась назад в его руках, вглядываясь в его лицо испуганно, пристально