Солдаты Афганской войны
Шрифт:
— Рожай как хочешь, но к следующей проверке чтобы было, — и смело шел докладывать, что во вверенном ему подразделении полный порядок.
Если утеря происходила у деда, в этом ничего страшного не было. Он подходил к молодому и запросто, без лишних объяснений, забирал у него недостающее. Возмущаться или протестовать по этому поводу молодому строго-настрого запрещалось суровым армейским этикетом. Бедолаге оставалось только одно — «рожать». К счастью, деды теряли свои вещи редко — они вообще не любили с ними таскаться и отдавали их на ответственное хранение молодым до момента проверки. Молодые их носят и, соответственно, отвечают за сохранность. Хотя бывало и такое: дед, занимаясь
Так однажды в нашем взводе пропал штык-нож. И не важно каким образом — тут случалось всякое: то могла быть и честная утеря, или кто чужой «свистнул», а может группа дюжих молодцев-десантников из соседнего батальона подошла к отбившемуся нашему десантнику, врезали ему хорошенько, чтоб не шумел, и забрали нож в качестве трофея.
Сразу организовалось человек пять на выручку. За какую-то минуту недолгих обсуждений был выработан план совместных действий. Я находился рядом и все видел.
Когда невдалеке появился солдат не из нашего батальона, группа наших начала бороться, перебегать, хвататься друг за друга. Таким образом они приблизились к тому солдату и, как бы случайно, втянули и его в эту возню. Повалили отбившегося воина на снег, один из наших взгромоздился на чужака, а другой быстро вытащил у него из ножен штык-нож и вогнал в свои пустующие ножны. На этом спектакль моментально завершился. Актеры спокойно разошлись. Солдат даже не понял, в чем дело. А когда дошло — было уже поздно.
Случилась беда и у меня. Произошло это утром, когда я умывался. Пока я намыливал лицо, глаза на некоторое время пришлось закрыть. Но к тому моменту, когда они открылись, плащ-палатка, только что лежащая рядом, уже исчезла. Окружающие ходили с невозмутимыми лицами, спрашивать у них, кто увел плащ-палатку, было глупо. Я рассказал о постигшей меня трагедии своему однопризывнику, оператору с моего взвода, Ефремову Сергею. Он согласился посодействовать, и мы вместе пошли на «роды». Брать необходимые вещи в своей роте, тем более взводе, было полностью исключено — сразу раскроют и уж обязательно вломят, поэтому мы отправились к месту дислокации другого батальона.
Вдруг, не поворачивая головы, Сергей говорит:
— Справа вижу подходящий вариант… Вон воин стережет целую кучу вещичек… Да там полно плащей! Ты заходи справа, а я его отвлеку.
Не останавливаясь, мы разошлись. Сергей спросил у сторожа:
— Слышь, прикурить ни найдется?
Пока сторож чиркнул спичкой и поднес ее к сигарете, я, проходя сзади, как бы невзначай подцепил плащ-палатку. «Роды» прошли успешно. Хорошо, парень не заметил, а то поднял бы шум — налетели бы на нас всей ротой. Что бы тут началось!.. Правда, в армии не бьют за само воровство, а только за то, что делаешь это неумело (раз попался) — но от этого нам не стало бы легче.
Однажды около палаток я оказался нечаянным свидетелем необычного происшествия. Еремеев выяснял отношения с духом — Джемакуловым Магометом. Джемакулов был родом откуда-то с Кавказа. Всего в нашем полку было человек сорок с Кавказа, но держались они очень дружно — опасно связываться. Наедешь на одного — придут разбираться все.
Джемакулов прибыл в нашу роту как и все остальные духи, в ночь тревоги. Но к этому времени уже успел получить от земляков строгое наставление: «Кавказец — никому спуску не давай! Кто бы он ни был, не е*ет: дед — не дед. Если кто дернется — говори нам —
Что их столкнуло изначально — я не застал, но по сконфуженному лицу Магомета я сделал предположение, что он только что получил в ухо. Слышу только продолжение разговора:
— …Я этого так не оставлю, — обиженно гнусавил Магомет. — Скажу своим — ты еще пожалеешь, — и произнес известные всему полку фамилии — это были орлы из других рот, старшего призыва. Еремеев сразу переменился — связываться с ними ему вовсе не хотелось. Стараясь не показать явного испуга, он стал оправдываться перед сопливым молодым:
— Да западло своих закладывать, — уже с неуверенностью в голосе объяснялся Еремеев. — Сам будешь дедом — так же жить будешь. Ты что, через год молодых не будешь гонять? Или как? На равных будешь?
Я был очень удивлен, если ни шокирован: — Ну, заехал молодому по физиономии — что в этом зазорного? Не в школе же — в армии, командиру все дозволено!
На этом выяснения закончились — дальнейшее обострение грозило опасными последствиями для обоих, и они разошлись.
…Дни тянулись без изменений. Несколько раз нас собирали по тревоге. Мы быстро сворачивали палатки, тушили костры, укладывали вещи, строились и проверяли снаряжение. После чего звучит отбой. И мы заново воздвигаем палатки, разжигаем костры и ждем следующую тревогу.
НА АЭРОДРОМЕ
Где-то на пятые сутки пребывания в «теплом» лесу прошел слух, что сегодня должны улететь. И действительно, когда совсем стемнело, полк построили по тревоге и объявили, что идем к аэродрому. Быстро свернулись, собрали все вещи и двинулись через поле к аэродрому.
Была глубокая ночь. В поле сильно пуржило и в пяти шагах ничего не было видно. Мы побежали в сторону аэродрома длинной цепочкой, след в след. Командиры то и дело подгоняли:
— Подтянись! Быстрей!
— Не растягиваться!
В полной экипировке, нагруженные различными вещами, мы продвигались по глубокому снегу ускоренным шагом на пределе возможного, почти бегом.
Мне досталось нести две коробки с сухпайком, которые, как бы я их ни перекладывал — то под руки, то перед собой — все равно было ужасно неудобно. Они так оттягивали руки, что я еле их держал. Руки отваливались, и я уже начал подумывать, как бы незаметно одну коробку закинуть подальше в сторону или зарыть в снег. Хорошо еще, что такая беда случилась не только со мной: другие молодые тоже были перегружены, и некоторые, будучи уже не в силах идти дальше, стояли возле утоптанной снежной тропы и переводили дух. Нас начали обгонять другие роты. Ротный, заметив, что молодые опять отстали, послал нам на подмогу тех, кому груз «не достался». И когда у меня взяли одну коробку, я сразу пошел быстро без остановок.
Подойдя к взлетной полосе, полк построился, и так мы простояли около часа. И вот из темноты в небе стали появляться огоньки самолетов. Разрезая прожекторами ночную мглу, самолеты непрерывно приземлялись друг за другом и, свернув на соседнюю полосу, выстраивались в два ряда.
Сначала приземлилось самолетов двадцать. Через четверть часа появилась следующая партия — еще штук пятнадцать. Самолеты прибывали небольшими группами с промежутком минут в десять-двадцать. Каждый раз после приземления очередной колонны казалось: — Все, сейчас пойдем загружаться, — однако команды все не поступало: ждали прибытия следующих самолетов. Так продолжалось часа два-три. Всего приземлилось около семидесяти самолетов: в основном были турбовинтовые Ан-12, но были и современные Ил-76.