Солдаты милосердия
Шрифт:
Мы плакали и от радости за одержанную победу, и от горькой досады за преждевременную смерть юноши в столь великий день и час.
Что было потом? Потом еще были слезы радости и поздравления, объятия и поцелуи.
Большинство раненых, молчаливо лежавших, в этот день были неузнаваемы. Пели даже те, кто не умел. Плясали, кто не мог. Смеялись и хохотали по причине и без причин. Словом, как могли проявляли свою радость, свое торжество.
Вечером состоялось общее собрание, посвященное Дню Победы, на котором присутствовали и сотрудники, и больные. Точнее, это было не собрание, а
Замполит, Юрий Васильевич Таран, сделал информацию о капитуляции вооруженных сил Германии и поздравил фронтовиков с великим праздником.
Радость раненых бойцов и офицеров была безгранична. Они выступали с волнующими словами о пройденном пути, о победном финише, но выражали свое недовольство тем, что не были в строю в столь ответственный момент, что этот день пришлось встречать на госпитальной койке.
Говорили о том, что никогда не забудутся кошмары войны, все пройденное и пережитое ими. И что на всю жизнь останется в памяти это доброе майское утро, принесшее такую долгожданную и желанную весть.
Для всех участников войны это был самый счастливый день в жизни! Надо было видеть лица людей. Людей, переживших невыносимое за долгие годы и дни войны.
— Победа!
— Победа! — повторяли они.
Это было неописуемое торжество советского солдата-победителя.
Почти месяц прошел с того дня, как мы прибыли в этот город, а, кроме пожарищ, вокруг ничего не видели, Здесь, как и во многих других местах, у нас не оставалось времени на то, чтобы познакомиться с местностью, чтобы иметь представление о городе, где побывали. Была ли какая-нибудь жизнь в Ратиборе — мы не знали. Сомневались, потому что из жителей никого не встречали, кроме старухи-поджигательницы.
На следующий день после объявленной капитуляции был получен приказ о свертывании госпитального хозяйства. Началась эвакуация раненых, подготовка к переезду. А под конец выдалось несколько часов свободного времени, и мы с девчатами решили побродить по городу, хотя было запрещено уходить с территории части.
От шоферов мы узнали, что где-то есть парк, большой и красивый, и, будто даже с лебедями, пруд или озеро. Устали наши глаза смотреть на развалины и пожарища.
После отъезда Шуры Гладких я подружилась с другой Шурой — Нижегородовой, тоже перевязочно-операционной сестрой. И она в коллективе госпиталя находилась с момента формирования. Шура старше меня на два года. Успела окончить фельдшерско-акушерскую школу и поработать в больнице Березников. Нам вместе с ней предстояло еще немало попутешествовать и, главное, вместе же возвращаться в родные края.
Шура предложила совершить прогулку Люсе Гузенко и Вале Бабыниной. Они с радостью согласились.
Мы долго ходили по улицам, заваленным кучами кирпичей. Сбили и ободрали об острые обломки начищенные сапоги. Но ни уцелевшего дома, ни зеленого деревца, ни кошки, ни собаки, ни души живой человеческой в этом краю не встретили.
Не обнаружив ничего интересного, хотели повернуть назад, как впереди заметили ряд зеленых деревьев. Возможно, это и есть парк, решили мы.
— Рискнем?
— Пошли.
Действительно, это оказались тот самый парк и пруд,
Тихую зеркальную поверхность воды бороздили несколько лодок. В них сидели военные разных родов войск. Заметив нас, некоторые причалили к берегу, приглашая в лодку. В одной лодке трое пехотинцев, в другой — танкисты.
— Если мы сядем, ваш «корабль» потонет, — шутит Шура.
А вот одинокий старшина.
— Девушки, на память о Дне Победы непременно надо прокатиться по ратиборскому озеру. Прошу, садитесь, пожалуйста.
Мы сели в лодку, которой правил старшина.
— Ах так! — рассердились танкисты. — Тогда мы вас вызываем на бой.
Наш рулевой не успел отвести лодку. Налетели танкисты и давай на нас плескать воду.
— Девчата, принимай бой! — смеется Люся.
Старшина успевал вычерпывать жестяной банкой воду из лодки и ставить ее в выгодное для нас положение, а мы поливали танкистов, кто руками, кто веслом, пока те не взмолились:
— Сдаемся, девчата. Ваша взяла. Надо успеть обсушиться, прежде чем явиться в часть.
Оказалось, бой продолжался долго. Только сейчас заметили, что собрались десятки новых лодок и мы окружены любопытными.
— Старшина, гони скорей к берегу! Что за зрелище мы устроили?
Поблагодарив рулевого за доставленное удовольствие, мы поспешили к дому. С одежды ручьями стекала вода, но условий здесь не было, чтобы привести себя в порядок, поэтому отправились такими, как были.
Палило солнце. И пока мы колесили по улицам, разыскивая дорогу, одежда высохла.
Подходим к территории госпиталя и видим выстроившиеся машины, груженные госпитальным имуществом. Автобусы, где сидели люди, уже готовые к отъезду.
— Куда они? — удивленно произносит Люся, будто это ее и нас не касалось.
Навстречу шел разъяренный начальник.
— На курорт приехали? Прогулочки устроили? Кто разрешил?
Мы поспешили скрыться в автобусе…
Прощай, Ратибор! Пусть ты оказался негостеприимным, зато здесь прозвучал для нас салют Победы.
ПО ЧЕХОСЛОВАКИИ
Не сразу дошли до нашего сознания слова «капитуляция!», «Победа!» Трудно было объяснить и чувства, какие испытывал каждый из нас в то доброе утро и в последующие дни.
Передвигаясь по дорогам войны в составе своей армии, начиная от Курской дуги, мы вместе с бойцами радовались продвижению вперед, избавлению от оккупантов каждого населенного пункта. Но это всеобщее чувство радости и торжества за одержанную победу несравнимо, необъяснимо.
Только для войск Советской Армии война еще не окончилась. Продолжалась благородная миссия — борьба за освобождение народов западных стран, борьба до полного разгрома немецко-фашистских захватчиков.
В тяжелых условиях, с жесточайшими боями преодолели советские и чехословацкие воины Дуклинский перевал через Карпаты, чтобы соединиться с повстанцами и партизанами, а потом вместе с ними продолжить борьбу против общего врага. Спешили советские войска и на помощь восставшей столице Чехословакии. А девятого мая и Прага стала свободной.