Солдаты милосердия
Шрифт:
— Не надо тяжело вздыхать, доченька. Скоро уже будет конец всем нашим страданиям. Не спится? Скучно одной? Я посижу с тобой, может, успокоит немного. Может, я напомню тебе твою маму.
— Да, пани, спасибо вам, — растрогалась я. — У меня очень хорошая и добрая мама. Наверное, такая же, как вы. И рука ваша совсем такая, как у мамы. Спасибо, спасибо вам. Я этого никогда не забуду.
Не скрою, появилась нежность к этой доброй внимательной женщине. Захотелось обнять ее, как свою мать, Постеснялась. Только взяла ее руку и прижала к своей щеке.
Конечно,
Я с благодарностью буду вспоминать об этой женщине нею свою жизнь.
На польской земле бои шли не менее жестокие, чем на советской. И здесь было то же самое: отступая, фашисты оставляли разрушенные и разграбленные города, пепелища, пострадавшее население. Всюду следы злодеяний.
Когда я была еще дома, слушая радио и читая газеты, узнавала, какие порядки здесь наводили оккупанты, сгоняя население в концлагеря-гетто, где уничтожали десятками тысяч заключенных, а потом взрывали, сжигали и сравнивали с землей их жилища. И вот теперь я видела многое своими глазами и представляла то, что здесь происходило.
От поступающих в отделения бойцов и офицеров узнавали об освобождении ими на железнодорожных станциях эшелонов с молодежью, отправляемой в гитлеровскую неволю, о вызволении узников из лагерей смерти, которых фашисты еще не успели отправить в газовые камеры или печи крематориев. С возмущением рассказывали об этих страшных лагерях, грязных бараках, обнесенных высоким набором и колючей проволокой, на территории которых находились крематории, газовые камеры и огромные рвы, куда сбрасывали замученных и расстрелянных. Там же находились склады одежды и обуви, детской и взрослой. Все это принадлежало не только советским и польским детям и взрослым, но и гражданам разных стран и наций.
Раненые высказывали сожаление о том, что не могут принять участие в возмездии за все эти кошмарные преступления.
В местечке Рыманув, где развернулся госпиталь, тоже был концентрационный лагерь для русских военнопленных. Здесь немецкая санитарная служба умышленно проводила инфицирование узников тифом. А рядом находилось обширное кладбище захороненных, умерших от тифа людей.
Бои шли в Карпатах, в районе Дуклинского перевала. Оттуда доносился непрерывный гул орудий. Это советские войска спешили на помощь чехословацким повстанцам, Чехословацкое командование обратилось к советскому Верховному Главнокомандованию с просьбой об оказании военной помощи.
Подробности, связанные со штурмом Карпат, я узнала значительно позже. А тогда известно было только то, что в сложной боевой карпатской операции принимала участие и 38-я армия под командованием генерала Кирилла Семеновича Москаленко. И что бои шли в тяжелейших условиях, и потому войска продвигались очень медленно. И мы второй месяц стояли в Рымануве, где все с той же силой продолжала греметь артиллерийская канонада.
Известно было нам и то, что рядом с нашими войсками сражались части 1-го Чехословацкого
Этот корпус спешил на соединение с восставшими соотечественниками, боровшимися с оккупантами по ту сторону Карпат.
Наступал новый, 1945 год. Руководство госпиталя, партийные и комсомольские активисты, пройдя по палатам отделений, поздравили фронтовиков с наступающим Новым годом, пожелали скорейшего выздоровления и возвращения домой с победой.
Участники самодеятельности тоже разошлись по палатам, чтобы немного развлечь, повеселить лежащих пациентов, создать для них праздничную обстановку. Наконец, для поднятия настроения, перед новогодним ужином всем раненым воинам было выдано по сто граммов спирта.
Потом накрыли столы для личного состава, чтобы тоже встретить праздник по возможности торжественней.
Все речи и выступления за новогодним столом сводились к пожеланиям скорой победы.
Позади польские города и местечки Рыманув, Кросно, Краков…
И снова вперед!..
Меня все же не покидала мечта — побывать на передовой. Я продолжала завидовать девушкам-зенитчицам, регулировщицам, с кем встречались на каждом шагу. Особенно не находила покоя после знакомства с разведчицей Валей, поступившей к нам с подозрением на острый приступ аппендицита. Но диагноз не подтвердился, и ее несколько дней спустя выписали.
Это была худенькая, небольшого роста девушка со светло-рыжими коротко постриженными волосами. Скромная и неразговорчивая. Только перед выпиской разоткровенничалась. Рассказала, как пыталась убежать из дому на фронт. Как потом направили ее на подготовительные курсы, где изучала рацию и обращение с оружием. А некоторое время спустя была заброшена в тыл врага с группой из трех человек. Они располагались вблизи аэродромов и крупных железнодорожных станций. Она вела наблюдение за передвижением войск противника и вызывала авиацию…
Валя призналась, что ее гордостью был пятнистый маскировочный костюм, который так редко приходилось надевать. Ей нравилось ходить в нем по улицам и чувствовать, с какой завистью смотрели на нее девчонки и мальчишки.
После выписки из госпиталя за Валей приехали ее друзья-разведчики. И она, натянув свой пятнистый костюм, гордо зашагала через госпитальный двор к такой же пестрой машине.
Мне жаль было расставаться с этой маленькой светло-рыжей девчонкой. Я тоже смотрела ей вслед с великой завистью.
И вот теперь, возвращаясь из ХППГ-5149, куда меня направляли на помощь, рискнула заехать с сануправление.
Полковник Харченко был у себя и сразу же принял.
— Не успела доложить, что возвращаюсь…
— Не знаете, где находятся ваши? Сейчас скажу.
— Нет, товарищ полковник, прошу направить меня в часть.
— С Темкиным не поладили, что ли?
— Товарищ полковник, я добровольцем пошла на фронт, а передовой не видела. Вернусь домой — и рассказать не о чем будет.