Солдаты вышли из окопов…
Шрифт:
Спасла случайность. Горнист несколько раз громко и отчетливо проиграл отбой. Дорн с молчаливым презрением оглядел Вернера.
— Эх, вы, — сказал он, — к маршировочке небось больше привыкли? То-то оно и сказывается.
Утром шел дождь. Прискакал забрызганный грязью ординарец и отдал Максимову срочный пакет. Полковник прочел, позвал батальонных и ротных командиров и объявил, что из штаба дивизии получен приказ: выбить противника из деревни Кунстдорф. Офицеры, внимательно слушая командира, проверяли маршрут, делали пометки.
Полк развертывался в боевой порядок: на правом
Вся картина боя отчетливо раскрывалась перед Карцевым. Поле, по которому они наступали, мохнатое, с рыжеватой шерстинкой от скошенных колосьев, шло под уклон к деревне, лежавшей в долине. Второе село, где расположился Максимов, осталось в двух верстах позади. Слева, на маленьком пригорке, тесно сбилась молодая сосновая роща. За ней, укрытая от неприятеля, стала на позицию русская батарея.
На правом фланге усилились выстрелы. Наступал первый батальон. Карцев ясно видел Вернера, бегавшего вдоль цепи. Вот он выхватил шашку, взмахнул ею, и третья рота, поднявшись, побежала к деревне. Германские пулеметы затакали часто и горячо, и вдруг ряд коротких громовых ударов, следовавших один за другим, потряс воздух. Третья рота, оторвавшись от батальона, бежала вперед, и простым глазом было видно, что до первых строений ей оставалось еще шагов четыреста, не меньше. Вернер очутился позади солдат, потом опередил их, замахал шашкой, и «ура», выкрикнутое им, донеслось до десятой роты. Потом он сразу исчез, точно провалился в яму. Рота валилась под пулями. Шагах в двухстах от деревни она залегла и до конца боя уже не двигалась вперед. Из-за рощи ударили русские пушки, и Карцев услышал радостный голос Васильева:
— Ай да молодцы артиллеристы! Как бьют, как бьют!..
Десятая рота пошла вперед, но Васильев изменил направление: он вел ее во фланг, в обход деревни.
— Возьмем их, возьмем! — уверенно говорил он. — Ползите к ним, прячьтесь за каждой кочкой, за каждым кустиком. Вперед, ребятушки! Чем скорее достигнем немцев, тем безопаснее.
Он управлял движением солдат, шутил, переходил от одного взвода к другому, заговаривал с самыми робкими и вел роту все ближе к тому рубежу, за которым уже не могло быть отступления, а только стремительный удар по противнику.
— Ну, вот и время! — прокричал Васильев звенящим голосом. — По передним равняться! С богом, за мной, в атаку! Ура!
Карцеву показалось, что кто-то поднял его и бросил вперед. Он, крича, скачками несся вперед, и рядом с ним, и обгоняя его, бежали с винтовками наперевес и тоже кричали солдаты. Он увидел Черницкого без шапки, Чухрукидзе — с оскаленными зубами, Голицына — ощетинившегося и колючего, наклонившегося вперед,
Карцев перескочил через канаву. Фуражка дернулась у него на голове, точно ее хотели сорвать, но он все бежал и бежал вперед. Шрапнель с визгом пролетела над ним и разорвалась шагов за сто впереди, и он, ликуя, с глубокой благодарностью подумал, что это русская шрапнель, которая охраняет его, действует с ним заодно. Он уткнулся в забор, с размаху, как на гимнастике, перескочил его.
— А, то-то же! — злобно крикнул он, наблюдая, как люди в зеленоватом обмундировании улепетывали что было силы. Опустившись на колено, он вскинул винтовку. И сейчас же несколько человек стали стрелять в немцев.
Сзади кричали «ура». Восьмая рота набегала правее от них на деревню, и в цепи Карцев заметил знакомую высокую фигуру.
— Мазурин! — крикнул он, как будто тот мог его услышать.
Мазурин стрелял навскидку и, наклонив штык, бежал к дому, откуда раздавались выстрелы.
Карцев снял фуражку, вытер потный лоб. Фуражка была прострелена.
Первый батальон, отставший из-за неразумного удара Вернера, атаковавшего противника со слишком большой дистанции, поздно вступил в бой. Но резервные роты, двинутые Денисовым, уже обошли деревню, и смелая атака третьего батальона решила дело. Деревня была взята, и батарея, галопом выскочив на улицу, снялась с передков и начала прямой наводкой бить по отступающим германцам.
Рябинин шел, прихрамывая. Пуля оцарапала его, но он, перевязав ногу, остался в строю. Солдаты расходились по избам, по садам, с любопытством отыскивая следы недавнего пребывания германцев. Чухрукидзе показывал черную островерхую каску, которую он нашел в маленьком окопе. Голицын рассматривал плетеную фляжку с ромом, осторожно отпивал из нее.
Третий батальон остался в деревне. Кухни расположились возле самых изб. Солдаты тесными группами расселись и разлеглись на земле, недалеко от сарая, довольные исходом дня.
Голицын угощал товарищей ромом. Рябинин рассказывал о раненом германском офицере, которого он на плечах притащил в штаб.
— Обязательно крест дадут, — уверял Голицын.
Мимо прошел солдат, опечаленно смотря в фуражку, которую держал в руках.
— Что, земляк, — весело спросил Голицын, — покойник у тебя там?
— Вроде того… Подобрал яйца с трещинкой. Вытекают… Жалко — яичница пропадает… Не знаю, где пожарить?
— Жарь в фуражке! — рассмеялся Голицын. — Ей-богу, жарь!
Все дружно захохотали.
Издалека донеслись выстрелы. В стороне, жужжа, пролетел аэроплан.
Чухрукидзе рукавом чистил каску — на ней был матовый рыжеватый след крови — и что-то напевал себе под нос. Воробьи пищали и возились на соломенной крыше сарая. По небу ползло белое облачко, похожее на разрыв шрапнели. По улице два солдата тащили за рога упиравшуюся корову.
Максимов, красный, вспотевший, тянул воду из фляжки. Испуганно озираясь, к нему подошел Денисов и стал шептать на ухо. Полковник снял фуражку, перекрестился.