Солдаты
Шрифт:
маме...
– - Голос Ванина оборвался: разведчики с удивлением глянули на его
как-то вдруг обрезавшееся лицо, на вздрагивающие побелевшие губы. Таким они
видели Ванина впервые, словно он взял да и показал им сразу все то, что так
долго скрывал за постоянным балагурством: большое, доброе и нежное
человеческое сердце.
Петр Тарасович собирался было задать Ванину еще несколько вопросов
насчет того, нет ли кого из родственников Семена,
уехавших за границу; не подвергался ли он, Ванин, на своем заводе
административным и профсоюзным взысканиям, не имел ли отклонения от
генеральной линии партии и так далее, то есть все те вопросы, которые
требовалось, как думал Пинчук, задавать в подобных случаях для полного
порядка. Однако Петр Тарасович сразу же забыл о своем намерении и только
спросил, тихо и отечески ласково:
– - А що ж, Семен, батька твий не робив, чи що?
– - Нет у нас батьки. Вообще-то он есть... только...
– - Бросив?
– - Бросил... Связался с какой-то и уехал. Куда -- не знаем. В Астрахань
будто... В общем, бывает...
– - Бывает, -- подтвердил Пинчук глухо и заторопился: -- Яки ще будут
вопросы? Нэмае бильш вопросов? Сидай, Семен. Кто желает слово?
– - Да что тут говорить? Не знаем, что ли, мы Ванина!.. Вот хоть один
факт взять: при каких обстоятельствах он был ранен? Я думаю -- и напоминать
не надо, все и так помним.
– - Камушкин даже покраснел от возбуждения.
– -
Давайте голосовать!
Ванин потупился и развел руками:
– - Ну, это тут при чем? Стоял ближе всех, вот и... шагнул к товарищу
лейтенанту. Другой бы стоял, другой так жe...
– - Прав Камушкин, -- сказал Пинчук.
– - Що тут много балакать? Приступим
к голосованию. Кто за тэ, щоб принять Ванина кандидатом в члены нашей
партии, прошу поднять руки. Голосують только члены партии, -- не удержался
Тарасович, покосившись на Акима, который все еще был кандидатом.
Семен не видел, как поднялись руки, как просияли лица его товарищей;
они вдруг все зашумели, окружили его, сгрудились плотнее, не дождавшись
даже, когда председательствующий Пинчук громоподобно объявит: "Принят
единогласно!", -- ничего не слышал разведчик, кроме гулко и тревожно
бьющегося в груди сердца.
– - Ну, Семен, поздравляю!
– - над Ваниным склонилось лицо Акима, и было
это лицо такое хорошее, такое славное, что Ванин порывисто обвил руками
худую шею товарища и долго не отпускал Акима от себя. Большая, грубая и
теплая рука тряхнула Семена за плечо, глухой
застывшую тишину:
– - Поздравляю, Ванин!
– - Спасибо, товарищ лейтенант!.. Спасибо, товарищи!
Шахаев стоял в сторонке и улыбался. Седой, коренастый, узкоглазый, он
был бесконечно родным для Ванина. Откуда-то появились и беспартийные
разведчики, -- должно быть, поднялись на башню, чтобы поздравить его,
Ванина. Зачем-то присел рядом громадный и неуклюжий Пилюгин.
– - Ты что... Никита?
– - Вот... пришел поздравить...
– - Спасибо, спасибо, Никита!.. Только -- знаешь что?.. Виноват я перед
тобой. -- Ванин говорил быстро и сбивчиво. -- Ругал тебя часто,
подсмеивался... Такой уж характер, знаешь, дурацкий. Не могу без этого...
самого, без шуток... Но ругань и смех -- это еще полбеды, Никита. Всех
ругают и над всеми смеются, когда есть за что. А вот не верил я в тебя --
это плохо... Шахаеву да лейтенанту говори спасибо: они поумнее меня
оказались...
– - Да брось ты, Семен, с кем греха не бывает!
Но Ванин перебил сердито:
– - Нет, Пилюгин, меня нечего оправдывать! Не нужны мне сейчас адвокаты,
да и никогда я в них не нуждался. Нужно, сам оправдаюсь... Говорю, виноват
перед тобой -- значит, виноват.
– - Ванин замолчал, торопливо развертывая
кисет.
– - Давай закурим вот.
Пилюгин крепко сжал плечо Семена.
– - Ты мне тоже немало помог. И твоя ругань на пользу пошла, ведь совсем
слепым я был, как кутенок...
– - Что-то жарко... -- Ванин расстегнул ворот гимнастерки. -- Вот
хорошо! Гляди, Никита, какое облако!.. Будто живое, глянь! Ползет, как белая
медведица, осторожно, мягко... Аким!
– - позвал он друга.-- Погляди, ведь
здорово, а? Ну, глянь же!..
4
Утреннюю тишину, лениво и блаженно дремавшую в прохладе синих лесов и
гор, вспугнул мощный артиллерийский залп. Он ударил внезапно, бодро, молодо,
как первый весенний гром; потом отдельные залпы слились в единый,
оглушающий, приподнимающий, освежающий гул. Из-за леса, точно стаи
гигантских птиц, потревоженных этим гулом, появились самолеты-штурмовики, и
в воздухе стало шумно, тесно, оживленно.
Разведчики сидели в боевом охранении и с нетерпением ожидали конца
артиллерийской подготовки. Они должны были вместе с пехотинцами войти в