Солнце больше солнца

Гергенрёдер Игорь Алексеевич

– Ты по молодости сделал глупо и должен понять свою глупость. Вот узнали бы в деревне, что ты сделал, и стали бы разносить: коммунисты мёртвым отрезают головы…

Неделяев, потупившись, твердил, что признаёт ошибку, при этом думая о секретаре и других собравшихся, которые тому поддакивали: «Вы – коммунисты сегодняшнего дня, и все ваши заботы и мысли – в этом дне. А я – человек завтрашних сил коммунизма, и то, что я такому врагу голову отсёк, будет тогда правильно пониматься как боль за идею всемирного могущества!»

Из партии его

не исключили, но ошибочный поступок поставили ему на вид. И по окончании курсов, хотя он был одним из лучших на занятиях, ему не присвоили командирское звание. Секретарь партийной ячейки позвал его к себе, и Неделяев узнал, что должен завтра в три часа зайти в губчека. Глядя в бумажку, секретарь назвал номер кабинета и фамилию человека, к которому надо явиться.

Человек, сидя за столом, читал бумаги; он был вроде бы нестар, но с морщинистым лбом и седыми висками. Бегло кивнув вошедшему Маркелу на стул, снова занялся чтением, затем убрал бумаги в стол.

– Вы нам известны, – произнёс удовлетворённо, как если бы ему было очень нужно узнать что-то о Неделяеве и он это узнал.

В кабинете повисло молчание. Маркел двинулся на стуле, потёр ладонями колени.

– Я вашим товарищам на всё ответил полностью, – сказав это, он душою перенёсся в те минуты, когда объяснял следователю своё понимание особо вредных идей, а самого обуревала заветная великая идея. Сейчас то же чувство подзадорило его: – Сколько ещё вокруг врагов! Примите меня к вам служить, поручите уничтожать их! – он глядел на чекиста широко раскрытыми глазами, стремясь выразить самую истовую преданность.

Тот ведал кадрами и как раз и собирался дать Неделяеву должность: выворачивать у арестованных нутро, приговорённых оделять последним шлепком. Но Маркел своей резвостью подвёл себя под поступающие сверху предостережения: о вреде излишеств в страстях (в садистских – тоже).

– Люди у нас имеются, – сухо сказал нестарый человек с морщинистым лбом.

Неделяев в обиде ждал, что тот скажет ещё. Хотелось выказать гордость и ум, но не хватало духа: был неодолим страх от того, где он находится.

– Никто не видел, как вели себя вы и Кережков перед его смертью. Всё ли так, как вы рассказали? – промолвил чекист с едкостью недоверия.

Маркел всё время помнил о прокламациях, которые взял из руки Кережкова и сунул в карман. Он не сказал о них командиру отряда, молчал и потом и произнёс сейчас клятвенным тоном:

– Как оно было, так я отвечал и могу повторить!

– Что же, если вдруг что-то припомните – такое бывает, – придите и скажите нам. Для вас это будет лучше, – неспешно и властно проговорил чекист.

У Маркела взыграло ретивое от чувства, что он недооценён.

– Вы вот говорите – у вас имеются люди против всех опасных врагов. Но те идеи, которые сеял Кережков, живут! И чтобы их победить – очень много надо устроить! Нужно установить всемирное могущество – только тогда идеи Кережкова посрамятся!

Чекист подумал: «Ишь,

как тянешься к роли повыше!» Бросил жёстко:

– Не надо себя считать умнее других! Мелко плаваешь пока! – и заключил с неприязнью: – Свободен!

Неделяев из губчека сразу же пошёл к секретарю партийной ячейки. Тому было весьма любопытно, зачем Маркела вызывали. Передав краткий разговор с чекистом, парень нервно и оскорблённо пожаловался:

– Я служить хочу, и что мне теперь – землю пахать или на рабочего учиться? Я же оружием владею!

Секретарь сделал значительное лицо:

– Я поговорю с партийными товарищами в милиции. Я знаю – им нужны непьющие.

И вскоре Неделяев получил документ «уполномочен надзирать за порядком в волостном селе и во всей волости…» Село, куда, по его просьбе, он был послан, была его родная Савруха.

5

За ним записали саврасую малорослую крепкую лошадь с длинной гривой. Он восседал на ней, облачённый в новую длиннополую шинель, обутый в новые яловые сапоги, которыми был несказанно доволен. Шашки ему теперь не полагалось, но из-за плеча высовывался ствол казачьей, без штыка, винтовки, к боку прилегала кобура с наганом.

Неделяев ехал шагом по дороге, которая тянулась по возвышенности вдоль леска, что справа жался к обочине; с левой стороны лежало слегка посыпанное снегом поле, за ним извивалась замёрзшая речка, видная лишь местами за полосой голого, но густого мелколесья и кустарника. Впереди в долине и далее на изволок виднелись постройки и дворы села Савруха под серо-серьёзным зимним небом. День, тускнея, плыл в сумерки.

Два года назад Маркел вместе с другими новобранцами Красной Армии ушёл отсюда растерянный, жалеющий себя, придавленный страхом войны, а ныне возвращается человеком власти – хоть и не из первых в последней десятке.

Он обогнал нескольких баб: те шли в село с тощими мешками за спиной и, обернувшись и узрев верхового военного, торопливо подались в сторону от дороги. Маркел перевёл лошадку на рысь, пустился безлюдной улицей, оставляя позади двор за двором; поравнявшись с приоткрытыми воротами, натянул повод, вглядываясь в крытый жестью дом, который был заметно больше соседних. Из пяти его окон три оказались забиты досками. В просторном дворе чернели обгоревшие стены постройки; конюшня, хлев, амбар, другие строения были целы.

Неделяев крикнул во всю силу лёгких:

– Эй! Есть кто?

В одном из незаколоченных окон дома мелькнула тень, затем открылась дверь сеней, на крыльцо вышел, надевая шапку, мужик в куртке из невыделанной овчины.

– Ага! ага! – говоря с показным радушием, глядя под ноги, он осторожно сошёл по ступенькам, направился к всаднику у ворот: – Маркел Неделяев! – в возгласе узнавшего проскользнул интерес.

– Сельсовет где? – спросил строго Маркел.

– Здеся и есть, – произнёс человек, с достоинством поправил шапку.