Солнце больше солнца
Шрифт:
Тот проговорил осторожно:
– Они открыто ведь не ездят. Днём кто-то для них высмотрит двор, они ночью приедут вшестером ли, всемером и уведут последнюю скотину.
Сотрудник милиции, замкнуто-значительный, ничего на это не сказал, в то время как Пастухов втайне изумлялся: «Сколько же ему лет? Не более, как двадцать, а какой стал матёрый ворон».
Паренёк принёс в кошёлке полгоршка постных щей, несколько варёных картофелин, ломоть хлеба. Маркел молча приступил к еде, и председатель окончательно утвердился: «Истый ворон! Сел и клюёт как
В кухне было две двери: одна открывалась в сени, другая вела в прихожую – обширное помещение с ходами в две комнаты и в столовую, которую чаще называли горницей.
Пастухов перед тем, как уйти, сказал:
– Я всегда ухожу через прихожую и там на двери из сеней замок повешу. А на вот эту дверь в сени замка нет, приколотили, видите, крючок, да плохо. Дверь потянуть, и в щель можно нож просунуть, крючок снять. Илья Обреев так сюда и проникает ночевать.
Тут выдержка подвела человека из милиции, у него вырвалось:
– Обреев?
Пастухов, довольный, что на сей раз Маркел удивлён, охотно заговорил:
– Он тут с вами жил, и куда ж ему деться? От военной службы в бегах, проживает то у нас в селе, то поблизости. У него в руках, вы-то знаете, любое дело спорится. Он за всякую работу берётся за кусок хлеба. Мужик мирный. И как я дверь на крючок закрою и другим ходом выйду в сени, а их запереть нечем, он через них сюда.
Неделяев вскочил из-за стола, резко повернулся к Пастухову:
– Он и сегодня придёт?
Авдей Степанович произнёс рассудительно:
– Чай, зима на дворе, а тут печь всегда истоплена, и ему тут привычное жильё, другого не было. Сторожем против него нам некого ставить, оружия нет.
Маркел стал опять невозмутимо-молчалив, председатель сельсовета попрощался с ним до утра и ушёл.
6
В тёплой кухне Неделяев снял китель и разулся, перед этим положив наган на табурет у лавки. В окно были видны мерцающие звёзды. Он задул свечу, лёг на постланную на лавку шинель, стал подрёмывать. Прошло не более получаса, как в сенях скрипнула дверь, затем кто-то снаружи потянул на себя дверь кухни, слегка звякнул поддетый снизу сброшенный крючок. Вошедшая фигура в темноте уверенно направилась к столу: пришелец не ожидал кого-то здесь застать.
Маркел, схватив наган, сел на лавке, выкрикнул:
– Стой! Стрелять буду!
Фигура замерла, раздался растерянный, дрогнувший в сомнении голос:
– Кажись, знаю тебя…
– Возьми на столе спички, зажги свечу! – приказал Неделяев.
Пришедший исполнил, что было велено, вытянул руку с горящей свечой – свет упал на лицо Маркела, на револьвер:
– Правда, ты…
– Поставь свечу на стол перед собой! – с этими словами Неделяев встал, не опуская нагана, обошёл стол, приблизился к пришельцу. Тот был в нагольном полушубке, в малахае, лицо заросло щетиной. – Вот она – финка твоя. Бандитом стал, Обреев, – произнёс Маркел мрачно, указывая взглядом на нож, который пришелец положил
Илья Обреев удивлённо-тревожно всматривался в Неделяева:
– Ты это к чему?
– Я – направленный сюда представитель рабоче-крестьянской милиции, – проговорил тот неторопливо и веско, – председатель сельсовета Пастухов отвёл мне здесь ночлег. А ты открыл запор, проник сюда с ножом – меня спящего зарезать.
– Да откуда ж я знал, что ты здесь? – вырвалось у ошеломлённого Обреева.
– А зачем сюда с ножом проник? Переночевать? – Маркел коротко рассмеялся. – Скажи в ЧК. Может, и поверят.
– Да я тут…
– Часто ночуешь? – перебил Неделяев с издёвкой. – И потому крючок прибили, чтобы ты его ножом поддевал. – Он сменил тон на резкий и угрюмый: – Я мог в тебя сразу стрельнуть как в тайно проникшего. Нож при тебе, и я был бы полностью прав перед товарищами.
Илья Обреев в усилии доказать, что всё не так, как представляет Маркел, пробормотал:
– Я ни на кого не посягал…
Неделяев сказал сухо:
– Посидишь ночь в погребе, а завтра отправлю тебя в уездную ЧК. Там разберут, как ты относишься к советской власти, чем промышляешь и для чего пробрался с ножом в сельсовет.
Илью пробрало до печёнок страхом от того, что его ждёт.
– Я понял… хочешь показать себя: я бандита поймал! – произнёс он со смиренным укором. – Но имей сердце, – попросил жалобно, – не гони в погреб!
– И мне всю ночь тебя караулить? Была бы верёвка, я бы тебя связал.
– Есть верёвка, за печкой Пастухов спрятал. Можно взять?
Маркел разрешил, и, когда Обреев достал из-за печки и подал ему связку верёвок, спросил, что с ними делал Пастухов.
– Лошади ноги связывали. Он велел сельсоветскую лошадь зарезать – без мясного не живётся, – пояснил мимоходом, в мыслях о своём, Илья, скидывая полушубок.
Неделяев про себя усмехнулся. По его знаку Обреев расположился на полу на полушубке, который предусмотрительно расстелил поближе к печке. Маркел связал ему руки и ноги, произнёс с задушевной злостью:
– Замечу какую твою попытку, думать не буду – стрельну!
Погасив свечу, прилёг на лавку, револьвер – под носом на табурете. В рассеянной темноте хорошо различим скорчившийся на полу в трёх шагах связанный человек. Он было заговорил о своей невиновности – Неделяев сказал озлобляющимся голосом:
– Давай, давай, чтобы я встал. Но если я встану, то лягу, когда тебя в погреб посажу.
7
Спозаранок придя в сельсовет, Авдей Степанович Пастухов направился в кухню через холодную прихожую, постучал в дверь и, открывая её с пожеланием доброго утра, осёкся. За столом сидели друг против друга Неделяев и Обреев, у которого за спиной были связаны в локтях руки. Перед ним стояла кружка, в которую Неделяев опустил сухарь, поднёс ко рту связанного: тот откусил, стал жевать, меж тем как волостной милиционер повернул голову к вошедшему: