Солнце и тень

Брэдбери Рэй Дуглас

– - Он же голый, голый!
– - кричал фотограф.

– - Не понимаю.
– - Полицейский удивленно моргал.

– - Голым ходить не принято -- только и всего!

– - Голый голому рознь, -- сказал сержант.
– - Есть люди хорошие и дурные. Трезвые и под мухой. Насколько я вижу, этот человек не пьян. Он пользуется славой доброго

семья-нина. Пусть он голый, но ведь он не делает со своей наготой ничего такого, что бы можно было назвать преступлением против общества.

– - Да кто вы такой -- уж не брат ли ему?
– - спросил фотограф.
– - Или сообщник?
– - Казалось, он вот-вот со-рвется с места и забегает под жгучим солнцем, кусая, лая, хрипя.
– - Где справедливость? Что здесь, собственно, про-исходит? Пойдемте, девочки, найдем другое место!

– - Франция, -- сказал Рикардо.

– - Что?
– - фотограф круто обернулся.

– - Я говорю, Франция или Испания, -- объяснил Ри-кардо.
– - Или Швеция. Я видел фотографии из Швеции -- красивые стены. Вот только трещин маловато... Извините, что вмешиваюсь в ваши дела.

– - Ничего, будут у нас снимки вам назло!
– - Фотограф тряхнул камерой, сжал руку в кулак.

– - Я от вас не отстану, -- сказал Рикардо.
– - Завтра, после-завтра, на бое быков, на базаре, всюду и везде, куда бы вы ни пошли, я тоже пойду, охотно, без скандала. Пойду с достоинством, чтобы выполнить свой прямой долг.

Они посмотрели на него и поняли, что так и будет.

– - Кто вы такой, что вы о себе воображаете?
– - закричал фотограф.

– - Я ждал этого вопроса, -- сказал Рикардо.
– - Всмот-ритесь в меня. Отправляйтесь домой и поразмышляйте обо мне. Покуда есть такие, как я, хоть один на десять тысяч, мир может спать спокойно. Без меня был бы сплошной хаос.

– - Спокойной ночи, няня, -- процедил фотограф, и вся свора девиц, шляпных коробок, камер и сумок потянулась в сторону набережной.
– - Сейчас перекусим, крошки.

После что-нибудь придумаем.

Рикардо спокойно проводил их взглядом. Он стоял все на том же месте. Толпа улыбаясь смотрела на него.

"Теперь, -- подумал Рикардо, -- пойду к своему дому, на двери которого стерлась краска там, где я тысячу раз заде-вал ее, входя и выходя, пойду по камням, которые я стер ногами за сорок шесть лет хождения, проведу рукой по трещине на стене моего дома -- трещине, которая появи-лась во время землетрясения тысяча девятьсот тридцатого года. Как сейчас помню ту ночь, мы были в постели, Томас еще не родился, Мария и я сгорали от любви, и нам каза-лось, что наша любовь, такая сильная и жаркая, колышет весь дом, а это земля колыхалась, и утром в стене оказалась трещина. И я поднимусь по лестнице на балкон с затейливой решеткой в доме моего отца, он сам эту решетку ковал, и я буду на балконе есть то, что мне приготовила моя жена, и рядом будут мои книги. И мой сын Томас, которого я сотворил из материи -чего уж там, из простыней -- вместе с моей славной супругой. Мы будем есть и разговаривать -- не фотографии, и не декорации, и не картинки, и не рек-визит, а актеры, да-да, совсем неплохие актеры".

И словно в ответ на его последнюю мысль, какой-то звук дошел до его слуха. Он как раз сосредоточенно, с большим достоинством и изяществом подтягивал брюки, чтобы за-стегнуть ремень, когда услышал этот восхитительный звук. Будто легкие крылья плескались в воздухе. Аплодисменты...

Кучка людей, которая следила за его исполнением за-ключительной сцены перед ленчем, увидела, сколь элегант-но, с истинно джентльменской учтивостью он подтянул брюки, И аплодисменты рассыпались подобно легкой волне на берегу моря, что шумело неподалеку.

Рикардо вскинул руки и улыбнулся всем.

Поднимаясь к дому, он пожал лапу собачонке, которая окропила стену.