Солнце любви
Шрифт:
– Да, архитекторы. Но он приехал, я его видел сегодня вечером. То есть уже вчера.
– Приехал и сразу уехал?
– Не знаю. Мы столкнулись на лестнице, почти не разговаривали. Вот уж кого последнего я заподозрил бы в убийстве.
– Ангел, что ль?
– Почти. Тип русского мечтателя, нашедшего наконец своего Бога.
– Своего? Сектант?
– Да нет. у каждого свой. Простите, я не совсем понимаю цели вашего допроса. Если вы поверили в мою «слуховую галлюцинацию», преступника логично искать
– Они меня не минуют, если эпизод «пьяный», так сказать. Но на первый взгляд не похоже. впрочем, вся эта путаница с голосами, квартирами, балконами, признаться, несколько сбивает с толку. Ладно, на сегодня с вас достаточно, можете идти. — Следователь кивнул, уткнулся в свой блокнот; однако успел проявить наблюдательность, заметив вслед:
– Отчего вы прихрамываете?
Ведь почти незаметно!
– Ударился во сне щиколоткой о ножку качалки.
– Вы спите в качалке?
– Просто задремал. Это случилось в четверг, хромающим меня уже видели.
– Кто?
Петр Романович разозлился (бандитов ловите, а не блох!), но отозвался сдержанно:
– Мои родственники. Дядя, например.
5
Дядю он и увидел, выйдя из квартиры Подземельного: опершись о перила, адвокат и Ангелевич что-то обсуждали — тихо, как заговорщики.
– Все в порядке? — Евгений Алексеевич сжал руку племянника.
– А что у меня может быть не в порядке?
– Петр, не заносись, дело непростое. Я к тебе попозже зайду.
Дядя устремился к следователю; сосед проговорил, глядя на пол, на очерченный абрис — графический «астрал» мертвого тела.
– Собутыльники водочку не поделили, а, как вы думаете?
Петр удивился: за девять лет Ангелевич чуть ли не впервые заговорил с ним — и на «вы»! Приятель и ровесник дяди — пятьдесят три года — не являлся забубенным представителем «новых антирусских» (так называл это свирепое племя философ): математик- аналитик и впрямь был русский, жил сравнительно скромно, не пил, не гулял, не безобразничал, а голый, без поросли, продолговатый череп его и наглядно подтверждал интеллектуальное превосходство «яйцеголового».
– Может, и собутыльник долбанул, — согласился Петр отстраненно, подумав: «Все-таки я слышал другой голос! — окинув взглядом просторную, по-старинному, лестничную клетку. —
Нет, спрятаться негде, сбежать невозможно.» — и двинулся к своей двери.
– Почему вы хромаете?
Еще один наблюдательный! Петр Романович — не в первый и, должно быть, не в последний раз — объяснил.
– Валерий Витальевич, вы подтвердили алиби Варвары?
– Я. — Ангелевич достал из кармана пиджака «паркер» и принялся вертеть, перебирать блестящую штучку длинными пальцами. — А что? Вы подозреваете девочку в убийстве Подземельного?
Оба
– Вы встретили Варю у отца?
– У какого отца?
– У ее, у какого.
– Это вам кто сказал?
– Варя, вечером: что едет к отцу, вашему приятелю.
– Так оно и было. — Ангелевич с угрюмой пытливостью вгляделся в лицо соседа. — У вас с ней такие короткие отношения?
– Пока нет, — отрезал Петр с невольным вызовом в тоне: такие вот отношения, с нервическим подтекстом, установились у соседей с незапамятных времен. По замысловатой ассоциации вдруг вспомнилось: — Между прочим, за день до смерти покойник интересовался судьбой вашей жены.
– И что вы ответили?
– Что я ничего о ней не знаю.
В дверях уже бывшей квартиры бедняги Подземельного (чей труп почивал в морге) возник дядя и разлучил собеседников.
– Что мне с ним делать? — простонал адвокат, по-свойски располагаясь на кухне, и отхлебнул из кружки холодного вчерашнего чаю.
– С Полем? — угадал Петр.
– Ведь он на редкость умный парень, а?
– Вундеркиндер.
– Не иронизируй. Ведь умный? Но вечно ляпается в истории.
Племянник перебил:
– У него нюх на зло, он, как ищейка, его выявляет.
– Ну, будь благодарен: на этот раз вовремя подоспел, хоть тебя выручит. Сидим, по обыкновению, за шахматами. знаешь, иногда он меня обыгрывает.
– Знаю я тебя: поддаешься.
– Уже нет. Вдруг — ни с того, ни с сего — «пойду пройдусь».
– Во сколько? Во сколько Поль ушел?
– Около двенадцати. Что вызывает законное недоумение у следователя. А я как раз очень прочно задумался над ходом. Через час, наверное, звонит: убийство и тра-та-та…
– Не будет у него никаких неприятностей, дядя Жень, он действительно прискакал после меня.
– Не сомневаюсь. Меня тревожит сама тенденция, линия его жизни. Долгие годы он был болен…
– Эпилепсия — «священная болезнь», может, Поль — гений.
– Избави Бог. Я боюсь не криминального расследования, а возвращения болезни. Что это за девица такая роковая, что из-за нее он в полночь.
– Господи, да нормально парень влюбился.
– Как ты посоветуешь: ее оставить, не вмешиваться в «нормальный процесс», так сказать, или выселить?
После паузы Петр Романович сказал:
– Оставить.
– Ну смотри, на тебя полагаюсь.
– И я, как преданная старая нянька, буду пестовать их любовь и тебя информировать.
– Петруш, ты-то чего дергаешься? Какое вы с братом имеете отношение к этому ужасу?
– С братом? — переспросил Петр, словно чего-то испугавшись.
– С Полем.
Они помолчали.
– Меня подозревают в убийстве Подземельного.
– Антон Антонович кажется неглупым, объективным и добросовестным.