Солнце над Бабатагом
Шрифт:
— Ну, что она говорит? — спросил Вихров.
— Она говорит, что у нее нет молока.
— Молока? — переспросил Вихров.
— Ну да. Она говорит, ей нечем кормить ребенка. Это ее дитя, — пояснил Гриша.
Вихров с выражением крайнего недоумения смотрел на переводчика. В его голове никак не укладывалось, что эта болезненного вида девочка уже мать.
— Не удивляйтесь, товарищ командир, — сказал Гриша. — Если придется идти в Восточную Бухару, то и не такое увидите. Она младшая жена местного бая Шер-Мухаммеда. У него восемь жен. Старшая
— Будь моя воля, я бы этого бая, собаку, в лепешку расшиб! — сказал с сердцем Латыпов. — Ишь, злодей, дите загубил!
Сачков нагнулся с седла и подал кусок сахару девочке. Взяв сахар, она вновь залилась слезами.
— Что это она? — спросил тревожно Вихров.
— От радости, — пояснил Гриша. — Хорошие, говорит, люди.
«Плачет от радости», — подумал Вихров. Ему захотелось что-нибудь подарить девочке. Он растерянно шарил по карманам, но в них ничего не было, кроме табака и бумаги. Сачков, заметив смущение командира, пришел ему на помощь и подал Вихрову расшитую тюбетейку, купленную им в Каттакургане. Подивившись в душе на доброту взводного, Вихров тут же одарил девочку, которая, сунув сахар в рот, широко раскрытыми благодарными глазами смотрела на бойцов.
Вихров молча тронул лошадь.
Обогнув рисовое поле, дорога круто поднялась вверх и вывела отряд на вершину перевала.
— Вот и Ак-Тюбе, — сказал Гриша, показывая на широкую панораму лежавшего под горой кишлака.
Селение утопало в буйной листве кудрявых разросшихся талов, приземистых карагачей и огромных развесистых тутовых деревьев. Среди зелени виднелись плоские крыши глинобитных кибиток и блистающая мозаикой голубая мечеть. В стороне стоял на холме похожий На древнюю крепость большой дом, обнесенный высоким дувалом с росшими вдоль него островерхими тополями. Поля джугары с белыми, словно вылепленными из воска овальными шапками на длинных, выше человеческого роста, тонких, хрупких стеблях, начинаясь у самой подошвы гор, подходили к стенам кишлака.
«Как красиво вокруг. И как плохо здесь живут люди», — подумал Вихров.
С мягким топотом полуэскадрон вошел в кишлак. Вихров решил расположиться биваком на площади в тени деревьев у хауза. Было приказано выставить охранение.
Отовсюду сбегались дехкане. Кто нес ковер, кто сушеный виноград или лепешки. Двое мужчин вкапывали около пруда большой чугунный котел. Третий вел на веревке барана. Остальные — тут было почти все мужское население кишлака — расселись, поджав ноги, вдоль хауза и, оживленно переговариваясь между собой, поглядывали на красноармейцев.
Один из дехкан обратился к Вихрову с каким-то вопросом.
— Спрашивает, почему командир, а без бороды… — перевел Гриша, опускаясь на ковер рядом с Вихровым. — Борода здесь в почете. Считается признаком мудрости, — пояснил переводчик. — А этот вот спрашивает, — он кивнул на старика в зеленой чалме, — почему командир, а на кобыле… Тут так не ездят. Нужно достать вам жеребца.
— Гриша, смотрите, сколько народу, — сказал
— Слушайте, дехкане! — крикнул Гриша, поднявшись с ковра. — Будет говорить командир!
Народ насторожился.
— Командир приветствует вас от лица Красной Армии, которая находится здесь, в Туркестане, чтобы помочь вам избавиться от басмачей, грабящих и разоряющих ваши кишлаки и аулы, — перевел Гриша, выслушав Вихрова. — Красную Армию послал сюда великий человек. Зовут его Ленин. Он хочет сделать так, чтобы во всем мире людям жилось хорошо.
Долго еще говорил Вихров; по лицам дехкан было видно, что его слова трогают их за живое, доходят до них. Они перешептывались, видимо, обмениваясь впечатлениями. До Вихрова донеслось слово «якши»— хорошо.
Он хотел продолжать, но в это время в глубине улицы послышались крики.
За черноволосым юношей со скуластым монгольским лицом бежал тучный бородатый старик.
— В чем дело? — спросил Вихров.
— Сейчас узнаю, — сказал Гриша, прислушиваясь.
Дехкане горячо заговорили между собой.
— Понятно, — сказал Гриша. — Это бай Шер-Мухаммед.
— Я его купил! Я за него деньги платил! А он, шалтай-болтай, не хочет работать! — яростно кричал Шер-Мухаммед, схватив юношу за руку.
И хотя Вихров не понимал его речи, ему все же сразу стало понятно, что этот злой старик желает плохого юноше с монгольским лицом.
Гриша, поднявшись во весь свой исполинский рост, сказал что-то Шер-Мухаммеду.
— Я могу бить его, убить, утопить, как собаку! Я за него деньги платил! Этот проклятый локай не хочет работать! — закричал Шер-Мухаммед. — Пускай начальство рассудит.
— Ишь, проклятый! Чуете, что говорит? — возмутился Латыпов. — Живого человека купил!
Вихров почувствовал, как щеки у него загорелись от гнева:
— Передайте старику так, чтобы слышали все. Передайте ему, что никаких рабов больше нет. Передайте всем, что мы пришли сюда не бить людей, а освободить их!
Гриша громоподобным голосом стал объяснять дехканам, что сказал Вихров.
В толпе послышался одобрительный говор.
— А теперь скажите старику, — продолжал Вихров, когда Гриша закончил свое выступление, — скажите, что этого парня я беру к себе, в гарнизон. А если он считает, что я не прав, то может жаловаться в Каттакурган, в исполком. Там ему объяснят, кто из нас прав.
Гриша перевел.
Шер-Мухаммед затрясся от злобы. Его полное лицо исказилось. Он начал что-то выкрикивать.
— Что он говорит? — спокойно спросил Вихров.
— Поеду, говорит, самому товарищу Шарипову жаловаться.
— Пусть торопится. А теперь скажите, чтоб он уходил, — сказал Вихров, с угрозой посмотрев на Шер-Му-хаммеда.
Выслушав Гришу, старик кинул злобный взгляд на командира и, бормоча что-то, пошел вниз по улице.
— А верно, как бы вам не было из-за него неприятностей, — сказал Гриша, показав на молодого локайца.