Солнце над Бабатагом

Листовский Александр Петрович

— Ты не находишь, что у нас маловато бойцов? — спросил Ильвачев. — Пятьдесят человек.

Ладыгин пожал плечами.

— Ничего не поделаешь, в полку совсем мало народу… Ну, пойдем поищем помещение для штаба, — предложил он.

Под штаб была занята одна из глинобитных кибиток.

Иван Ильич пришел в изумление, увидев в кибитке камин.

— Смотри, камин! — говорил он, обращаясь к Ильвачеву. — Культурно люди живут. В долине топят по-черному, а тут достижение. Крутуха, тащи дров, затапливай!

Кищлак Гилян отличался и внешней

отделкой строений. Искусно вырезанные из дерева бордюры и наугольники украшали террасы. Узкие улицы, где вторые этажи выступали над первыми, напоминали средневековый город.

Ладыгин и Ильвачев сидели у топившегося камина, когда вошел Гриша с сообщением, что несколько жителей, в том числе и столетний старец — ученый арабист, которого здесь называют святым, хотят с ними побеседовать и просят разрешения войти.

— Пожалуйста! — сказал Ильвачев. — Пусть заходят.

Опираясь на посох, важно вошел высокий старик с благообразными чертами лица. Он поклонился, провел рукой по большой бороде и, сказав обычное приветствие, приложил руку к сердцу. Вслед за ним, оправив халаты и огладив бороды, гуськом вошли еще три старика.

Ладыгин пригласил всех садиться.

Некоторое время длилось молчание. Высокий старик оглядывал Ладыгина и Ильвачева, останавливая то на одном, то на другом пытливый взгляд проницательных глаз. Потом, видимо оставшись довольным произведенным на него впечатлением, он, перебирая на груди четки скрюченными, узловатыми пальцами, неторопливо заговорил глухим голосом.

— Спрашивает, кто из вас видел Ленина? — перевел Гриша.

Ильвачев и Ладыгин переглянулись. В оторванном от внешнего мира глухом кишлаке, за пятьсот верст от Ташкента, столетний старик упомянул имя Ленина!

— Скажи, что я видел Ленина, — с большим волнением проговорил Ильвачев.

Старики оживились. Глаза их заблестели. Они засыпали Ильвачева вопросами.

Их интересовало: сколько лет Ленину, откуда он родом, кто его родители, давно ли он учит народ…

Выслушав Ильвачева, высокий старик помолчал и сказал:

— Ленин — катта одам, великий человек, да будет славно имя его. Более ста лет хожу я по земле, и ныне, на склоне жизни, довелось услышать — великий человек пришел к людям. Я шиит, и наш закон говорит, что, когда зло и насилие в мире достигнут предела, тогда придет великий человек. И вот он пришел. Этот человек — Ленин. Говори мне еще о нем.

Подбирая самые простые слова, Ильвачев стал объяснять старикам сущность учения Ленина.

— Я стар, — заговорил снова высокий старик, выслушав Ильвачева, — много видел и слышал; русские — великий народ. Много тысяч городов заселили они. Много у них друзей среди народов. И не только русские признали Ленина. Имя его знает и славит весь мир. Все признают Ленина. Только великий человек может быть всеми признан…

Старик помолчал, вздохнул и продолжал:

— Я стар, скоро умру, но, думаю, пройдут года, и много, много народов примут учение Ленина. И тогда в мире установится справедливость и

все будут счастливы.

Старики еще посидели немного и, вежливо отказавшись от угощения, вышли.

Поужинав вместе с бойцами, Вихров прилег во дворе на кошму и почти сразу заснул. Его разбудили крик и ржанье: на коновязи подрались жеребцы. Дневальный разогнал жеребцов, но Вихров больше не мог заснуть. Он перевернулся на спину и стал смотреть в небо. Над его головой протянулся Млечный Путь. Низко нависшие звезды, то вспыхивая, то угасая, казалось, переливались голубыми огнями. Рядом шумел бежавший через двор ручеек. Слышно было, как у коновязи мерно жуют лошади. Вихров хотел было пойти проверить посты, но он был измучен, болела спина, ноги, и он решил еще немного полежать…

— Да вот эта дорога, черт ее забодай, — сказал вблизи басистый голос. — У меня голова слабая — в одном месте, факт, чуть не свалился.

— А вот один персидский полководец…

— Да подите вы с вашими полководцами… Я все думаю, как ишак-то вниз загудел.

— Ну и пес с ним! Что ишак? Известно — осел. Дурак, одним словом. Вот конь, это совсем другое дело. Некоторые говорят, что у коня разума мало. Очень эти товарищи ошибаются.

— Почему?

— Как то есть почему? Я вот и хотел один случай рассказать, Федор Кузьмич, а вы меня перебили.

— Ну, ну, говорите.

— Едет, значит, этот полководец один. В отпуск, что ли, пустили его. Не знаю. И едет он аккурат такой же дорожкой, как мы проходили. Да. А навстречу ему тоже какой-то начальник. Вот они и встретились на дорожке. Видят — дело плохо, заворотиться нельзя. Посудили, порядили, что тут делать? Как быть? И чином одинаковые. Вот они кое-как слезли с коней и присудили так, чтобы сбросить по жребию одного коня под утес. Ну, как только, значит, решили, жребий бросили, стали того коня пихать да стегать по морде, а он, как вы думаете, какое коленце тут выкинул?

— Факт, сам сиганул.

— То-то и есть, что нет, Федор Кузьмич. Убиться, верно, и ему не хотелось. Вот он и поступил умней другого человека.

— Ну, ну?

— Встал, понимаете, на дыбки да на задних-то ногах, как солдат, повернулся налево кругом.

— Скажи, пожалуйста!

— А говорят, у коня разума мало… Глядите. Федор Кузьмич, звезда упала. Отчего они падают, звезды?

— Некрепко «повешены. А эту, видно, старшина шапкой задел.

— Чего вы там старшину поминаете? — спросил из темноты Харламов.

— Говорим, что вы, товарищ старшина, во всем эскадроне самый высокий, — сказал Климов.

— А-а!.. Что же это вы не спите, друзья? Завтра, может, бой примем, а вы полуночничаете. Зараз давайте спать и, стало быть, прекратить разговоры.

— Сейчас заснем, товарищ старшина, — успокоил Климов. — Что-то вроде холодно стало, Федор Кузьмич, — сказал он, поежившись. — Пойти, что ль отвьючить шинель?

— А вы, Василий Прокопыч, на живот лягте, спиной прикройтесь, — посоветовал лекпом. — То-то жарко будет.