Шрифт:
«И Я открыл им имя Твоё и открою, да любовь,
которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них»
Ин 17:26
Бывает, минувшие события кажутся мне далёкими и туманными, но порой, словно озарённые лучами солнца, они проясняются, выступают во всей полноте и расцвечивают полотно моей жизни. Как выразителен и красочен становится тогда узор, бережно хранимый памятью! Она воскрешает былое, и всё здесь промыслительно, всё драгоценно.
Часть I. Вниз
***
Никогда не забуду июльскую пятницу, когда я снова поехала на мифологический факультет. В тот день у входа появилась большая доска со списками поступивших – моя фамилия притаилась на клочке арагонской группы, где, кроме меня, числилось всего три человека. Эту группу набирали раз в несколько лет, и немудрено,
Я поднялась к учебной части, где шумели новоиспечённые студенты.
–Как перевестись на другое отделение? – тревожно спрашивала круглолицая девушка.
–Есть кто из общаги? – кричал белокурый юноша, подбрасывая кепку и оглядываясь по сторонам.
–Приходите на мой концерт! – звала девушка в кожаной куртке.
–Кто потерял паспорт? Ты прошёл медосмотр? Где профком? Кто тут крайний? – гудело, кричало, приветствовало друг друга и радовалось всё вокруг. Я заняла очередь и, отойдя в сторону, присела на подоконник. За окном, далеко внизу, на пыльном проспекте, мелькали машины. Островки зелени с пёстрыми клумбами едва виднелись за рекламными вывесками и лентами торговых палаток.
–Ты Алиска-металлистка?
Рядом стоял юноша с тёмными, ниспадавшими на лоб вихрами. Он дружелюбно разглядывал мою футболку, любимую и заношенную футболку с группой «Реквием». Кто такой? Лицо как будто незнакомое…
Юноша улыбнулся, ещё сильнее взъерошил волосы, рассмеялся и исчез.
Может, мы встречались на каком-нибудь концерте? Или на вступительных экзаменах? Что-то не припомню… Надо было спросить… Уж не привиделся ли он мне? Пока я так гадала, подошла моя очередь получать студенческий. Я прошла в учебную часть и присела на краешек стула у входной двери. Дверь захлопнулась от сквозняка. Стало тихо. Юноша явно привиделся.
Куратор первого курса протянула мне анкету. ФИО, прописка, семья… Или не привиделся? Он был на олимпиаде, не иначе. Что ж я не спросила… «Нуждаетесь ли вы в общежитии?» Весьма! Но куратор, сдвинув очки на кончик носа, покачала головой и вычеркнула мою галочку:
–Если вы из ближнего Подмосковья, то на общежитие не рассчитывайте!
Я вернулась в коридор и огляделась. Толчея, как тут его найти? Да и зачем? В конце концов, спрошу осенью… А пока лето, и я студентка – пусть без общежития, но всё же студентка! – вот он, мой билет, синий, шершавый, с тиснёными золотыми буквами!
–Алиска!
Вспышка, вихрь – и радостные объятия Ленки, моей подруги по вступительным курсам. Мы общались весь последний год, и я уже не мыслила себе университета без Ленки. Было весело и приятно смотреть на её светлые брови и белёсые ресницы голубых глаз: сама она привыкла отводить взгляд при разговоре, хотя чутко, по одному только голосу, улавливала настроение собеседника. Если он грустил, то Ленка говорила без умолку, стараясь его растормошить, и казалось, что это она сама по себе болтлива и легкомысленна. Но кто узнавал её лучше, назвал бы одним из самых сдержанных и серьёзных людей на свете. Ленка любила читать и много размышляла над книгами; она была наблюдательна и деликатна, честна сама с собой, многое видела, многое понимала, о многом догадывалась, о многом молчала и при этом оставалась удивительно жизнерадостной. Мы часто смеялись – быть может, всем нужен такой друг, с которым можно посмеяться, даже если хочется плакать.
Мы с Ленкой не виделись со вступительных экзаменов: она уезжала на море и вернулась лишь накануне.
–Знакомьтесь: Есения-поэтесса, – Ленка кивнула на девушку неподалёку. – Алиска-металлистка, – кивок в мою сторону.
Девушка улыбнулась и, извинившись – её ждут – ушла. Ленка помахала ей и стала сравнивать наши студенческие билеты.
–Так вот откуда эта «металлистка» взялась, – проговорила я тем временем. – Он от тебя, значит, услышал!
–Кто?
Я огляделась:
–Такой тёмный. Лохматый. Его тут нет.
–А, лохматый… Это Игорь. Панк.
–Разве? Не похож он на панка.
–Не знаю, мне Матвей так сказал, – пожала плечами Ленка. Матвей ходил вместе с
–А он вообще кто?
–Одноклассник Матвея. Поступил на астурлеонский.
–А Матвей где?
–Он тут как-то быстро проскочил, сейчас уже на медосмотре, – ответила Ленка и потянула меня к лестнице. – Пойдём и мы скорее.
Мы спустились на улицу. День выдался тёплым, ясным, и главное здание университета подрагивало в лёгком мареве. Солнце отражалось в позолоте звезды на шпиле, и яркие пятна, спрыгнув на тёмный асфальт, плясали у нас под ногами. Ленка что-то оживлённо говорила, а я, делая вид, что слушаю, радовалась хорошей погоде, радовалась новой, взрослой жизни. Казалось, будто все, кто шёл нам навстречу, – я их считала непременно или студентами, или аспирантами, или преподавателями, но никак не обыкновенными, случайными прохожими – знали великую тайну, к которой прикоснулись и мы. Воплощением этой тайны было горделивое главное здание; напоминая о себе, оно чеканило свои отражения в витринах, в стеклянных дверях и в окнах машин. Ещё ни разу не была я в главном здании, но знала, что рано или поздно окажусь там – так кружит в пучине судёнышко, так тянется к воронке, которая неизбежно его поглотит.
В поликлинике было людно.
–Ну-ка тише! – покрикивала на первокурсников администратор, но её слова тонули в шуме молодых голосов. У окошка регистратуры, прямо под вывеской «Абитуриент-2005», сидела старенькая уборщица. Она неодобрительно глядела по сторонам и причмокивала губами.
–Год от года несноснее, – расслышала я. Мы с Ленкой улыбнулись и, оформив карты, начали обходить врачей, но быстро поняли, что за один день нам не управиться.
–Целый час только на терапевта… И тут ещё час, – проворчала я, когда мы стояли в длинной очереди к хирургу.
–Придётся ещё раз приехать, – беззаботно ответила Ленка.
–Ты-то рядом живёшь… А мне сколько добираться…
–И что ты предлагаешь?
Я пожала плечами. Спустя сорок минут мы перешли к кабинету невролога, и, увидев толпу ребят, я совсем упала духом.
–Попросимся без очереди, скажем, что ненормальные, что ждать не можем, – пыталась рассмешить меня Ленка.
–Да уж, с вами одуреешь! – раздался бодрый голос, и будто камень свалился с моих плеч. Рядом стоял Трэм, неунывающий, вечно с музыкой в наушниках, Трэм, друг детства, с которым мы учились в одной школе. Трэм появлялся всегда неожиданно и так же неожиданно, когда одному ему вздумается, исчезал, оставляя после себя полную неразбериху. Он мог за секунду подружиться с человеком, а мог и поссориться, смотря по настроению; мог наврать с три короба, а мог огорошить правдой, мог понастроить грандиозных планов, а потом над ними же и посмеяться. Возможно, всё это он делал без умысла, просто таким уродился, а может, это был его почерк, его стиль, который он сам выдумал и который вскоре стал частью его характера. Внешность Трэма была такой же несуразной, как и его поведение. Он носил длинные волосы, то растрёпанные, то убранные в хвост. Джинсы и куртка его обычно бывали порваны в двух-трёх местах, а ботинки разваливались на ходу. Впрочем, на всё это он не обращал никакого внимания, и окружающие, как ни странно, тоже. Было в нём что-то такое, что неосознанно и неодолимо нравилось: Трэм позволял себе то, чего не могли позволить себе, но тайно или явно хотели многие – он пренебрегал правилами и чувствовал себя свободным. Мы часто следуем правилам, но видим границы дозволенного и переходим их лишь порой. Трэм не нарушал границ. Нельзя также сказать, чтобы он их не признавал, – они для него просто не существовали. Он руководствовался своим внутренним голосом, который, к счастью, удерживал его от рискованных, по-настоящему опрометчивых поступков, так что его поведение можно было объяснить беспечностью молодости, и потому Трэма легко прощали. Иногда мне казалось, что Трэм ненормальный, действительно больной, с каким-нибудь психическим отклонением; я осторожно спрашивала его об этом, но он лишь усмехался. Был он, несомненно, талантлив. Я никогда не видела его за книгами, и при этом он умудрялся побеждать на олимпиадах, хотя учился на тройки. На его лице, широком и смуглом, поселилась неизменная ухмылка; тёмно-карие, немного навыкате глаза под густыми бровями смотрели уверенно и прямо.