Солнце внутри
Шрифт:
Я не сводил с Барона недоумевающего взгляда.
– Что ты глаза выкатил? – сдвинул брови Барон, и я сразу расслабил свою мимику. – Думаешь, я шучу? Нет, друг мой наивный! «Все гениальное – просто», как известно. В этом самый главный секрет! Надо наплевать на время! Надо показать ему язык! Длинный и мокрый! Надменный! И тогда ты победишь страх и станешь хозяином времени!
Мне вспомнились часы, на которые я плюнул при входе. Наконец в этом странном ритуале просвечивался какой-то смысл.
– То есть надо просто плевать на часы? – переспросил я для верности, как прилежный ученик, усваивающий урок.
– Не просто на часы,
Я немного поник и уставился в коленки.
– От настоящего, – пояснил Барон. – Ладно, не кисни! Я просто немного кипячусь. Но я не со зла. Я всего лишь хочу, чтобы ты все понял. Это важно! Это чертовски важно! От этого зависит качество твоей жизни!
– А почему вам так важна моя жизнь? – спросил я, сам от себя не ожидая подобного.
Ответ уже начал выплескиваться через нижнюю губу Барона, но он вдруг затянул буквы обратно и задумался. Он думал так долго, что занервничала даже Виртуэлла. Наклонившись вперед, она настойчиво заглядывала в лицо хозяина, которое становилось все мрачнее и мрачнее.
– Ладно, оставим этот вопрос, – буркнул он наконец сурово и недовольно и указательным пальцем отодвинул зеленую голову птицы. – Скажи мне прямо. Тебе это вообще интересно? Или я тут тебе открою страннейшие секреты, а ты потом побежишь своими неуклюжими ногами по мостовой и расплещешь все из своей никчемной головенки? Может, ты действительно слишком маленький и глупый?
Последний вопрос он задал так серьезно, словно и вправду ожидал от меня ответа.
– Нет, конечно! – встал я на дыбы. – Я очень хочу, чтобы вы научили меня жить! Очень хочу услышать секрет. Очень! И я совсем не глупый и уж точно не маленький! Мне вообще-то скоро уже будет восемь!
– Ну, раз так! – усмехнулся Барон и немного издевательски всплеснул руками. Но в настроении его что-то переменилось, и он явно был готов продолжать свою животрепещущую лекцию. – Тебе, вероятно, интересно, зачем учиться плевать на время, раз ты и так на него плюешь.
Я активно и показательно задумался.
– Не напрягайся лишний раз, – отмахнулся Барон от сгустка моих мыслей. – Это констатация факта, а не вопрос. Тебе наплевать на время. Ты о нем не задумываешься. Ты его не боишься. Не боишься же?
– А чего его бояться? – удивился я.
– Ну, вот-вот… – грустно покивал он сам себе. – Ты сейчас пребываешь в лучшем состоянии твоей жизни. В том, в котором находятся и животные. Включая птиц.
Виртуэлла встрепенулась.
– Ты не совсем считаешься, дорогая, потому что ты на протяжении долгих лет подвергалась мощному потоку моих негативных мыслей, – погладил Барон ее спину костяшками. – Как бы то ни было, – обратился он снова ко мне, – вследствие долгого наблюдения и изучения животного мира я пришел к выводу, что они спокойно на него плюют и таким образом счастливы тем наивным счастьем, которое неведомо нам, разумным людям. Сперва я считал, что ощущение времени на всех одно и что какие-нибудь насекомые даже не успевают осознать, что вообще живы, перед тем как благополучно сдохнуть. Ну что такое, скажем, месяц, отведенный какой-нибудь мухе, по сравнению с нашими условными восьмьюдесятью годами? Это много или мало?
– Мало,
– Ты думаешь, муха переживает оттого, что ей отпущен всего месяц на нашей грешной земле?
Мне вспомнилось сухое тельце на больничном подоконнике.
– Я вообще не думаю, что мухи особо из-за чего-то переживают, честно говоря, – сказал я.
– Ладно, оставим мухе ее личные секретики и зададимся другим вопросом. Ощущает ли она продолжительность своей жизни так же, как мы? Как целую жизнь? Ведь что такое месяц для нас, правда? Всего лишь короткий эпизод без начала и конца. Без цели, запертой исключительно в этом отрывке. А для мухи?
– Наверное, тоже, – расстроился я за муху, бессмысленно прожигающую свое краткое пребывание на земле.
– Я тоже так считал, – кивнул Барон. – А потом прочитал в одной из тысячи книг, которые проглатывал в поисках редких отголосков истины, что муха может лететь со скоростью до двадцати пяти километров в час. Ты понимаешь, насколько это быстро?
Я уже катался на машине и имел смутное представление о скорости.
– Ну, так себе, – деловито ответил я.
– Для нас действительно так себе, – согласился Барон. – Но, если учесть разницу в размере человека и мухи, все выглядит совсем иначе. Скажем, размер мухи – сантиметр. – Барон поднял руку и несколько раздвинул большой и указательный палец, демонстрируя габариты мухи. – Рост среднестатистического человека, ну, метр семьдесят. Не буду тебя мучить математическими уравнениями. В общем, если бы человек летел – или бежал, неважно – с равнозначной скоростью, как муха, эта скорость составила бы 4250 километров в час.
Это было явно много. Я не до конца мог себе представить, насколько много, но понимал, что скорее всего очень и очень много. Приличия ради я присвистнул.
– Вот именно, – поднял Барон указательный палец. – Для человека это совершенно нереально и непредставимо, а муха во время своего сумасшедшего полета еще успевает реагировать на окружение, опасности, регистрировать запахи и так далее. Значит, она живет несколько иначе, чем мы. В многократно ускоренном темпе. Или ты так не считаешь?
– То есть быстрее? Быстрее живет? – сообразил я.
– Именно! – обрадовался Барон и сразу резко подобрел. – Она живет быстрее! Для нее этот месяц – целая жизнь. Вполне вероятно – длинная. Время для разных существ течет по-разному. Оно под них прогибается. Понимаешь?
Я честно попытался представить себе прогибающееся время, но так и не смог.
– Но как же поденки? – вспомнил я передачу, которую как-то видел по телевизору. Меня тогда сильно впечатлил захватывающий дух белоснежный танец несчастных мотыльков, обреченных на неминуемую смерть. Красота и танцы, в моем понимании, никак не клеились со смертью.
– Что поденки? – вновь раздражился Барон. – Что вообще за дурацкое название! Ложное! Настолько ложное! Того, кто его придумал, надо публично казнить.
Я слегка опешил.
– Ну, это я, разумеется, горячусь, – согласился Барон, – но сути это не меняет. Как ты думаешь, сколько живут твои поденки?
– Ну… как?.. Один день? – ответил я, уже чувствуя подвох.
– А вот и нет! – прыснул Барон негодованием. – Все дело в том, что до того, как превратиться в мотыльков, твои поденки проживают вполне себе длинную жизнь на дне какого-нибудь уютного водоема. Только в виде личинок. Знаешь, сколько они там ворошатся?