Солнцеравная
Шрифт:
— Чушь!
— Вы намеревались подкупить дворцовых стражников-остаджлу и перекрыть все входы во дворец вашими сторонниками — ошибки Хайдара стали вам уроком. Если бы вы получили власть над дворцом, то провозгласили бы Хамза-мирзу новым шахом, сохранив пост великого визиря.
Я начал подробно описывать их планы, наблюдая, как его лицо из уверенного становится пепельно-серым, пока наконец он не убедился, что я знаю все.
— Довольно! Я не виноват, но ты слишком хороший рассказчик и сможешь распустить вполне достоверный слух. Так ты хочешь мельницу? Хорошо. Я прослежу, чтоб ты ее получил, но лишь при одном
Это было именно то, что я надеялся услышать, но я притворился непонимающим:
— Вы хотите, чтобы я оставил свой пост при дворе? С чего это?
— Такое условие. Иначе тебе придется позаботиться о себе самому.
Я снова притворился, теперь загнанным в угол:
— Но это мой дом. Куда еще пойти евнуху?
— С глаз моих.
— Я хочу остаться.
— Тогда не жди от меня помощи.
— Ладно-ладно, — сердито сказал я. — Когда я получу распоряжение об отставке?
— Немедля. — Он взмахом кисти отпустил меня, а когда я подходил к двери, прошипел: — Аты везуч…
Взгляд его был холоднее вершины высочайшего пика хребта Дамаванд.
— Это не везение.
Еще через несколько дней мирза Салман снесся с вакилем Пери и попросил показать ее письмо о мельнице. Когда оно прибыло, он вызвал дворцового графолога, чтоб подтвердить ее руку и объявить письмо подлинным. Не знаю, каким способом он победил Халил-хана и отвоевал у него мельницу, но подозреваю, что он потребовал личной услуги. Вскоре мирза Салман прислал ко мне вестника с бумагой на право владения. Как только она оказалась в моих руках, я немедленно известил Фереште о нашей победе.
Тобою пролитые слезы, их драгоценная вода Наполнят океан, что с небом соперничает без труда. Но жертвы, горести и муки, хвала Аллаху, позади, И нынче сладостны те слезы, вернувшись в летние дожди. Пустыню моего страданья они пробудят, оживят И превратят песок и пепел в цветущий нежный райский сад. Настало время мне ответить на дар твоих алмазных слез И возвестить: «Здесь ангел неба! Он избавленье нам принес!»Тем же вечером Баламани сообщил мне, что Мохаммад-шах велел мне предстать перед ним на следующий день. Я удивился, так как думал, что мирза Салман устроил мою отставку
— Да сбережет тебя Бог от всех бед, — сказал он и настоял, что весь вечер будет рядом со мной, словно боясь, что это последний раз.
В утро встречи с шахом я облачился в длинный темно-синий халат, подаренный Пери, надеясь, что часть ее царского фарра сохранит и меня, а в кушак спрятал один из ее платков, где была вышита дева, читающая книгу. Мохаммад-шах был незряч и не оценил бы моего наряда, но я надеялся произвести впечатление на его жену. Придя во дворец, я дожидался в той самой приемной, куда столько раз приходил вместе с Пери, чтоб увидеть Исмаила. Ничего не изменилось: те же росписи, та же мебель, только обитатели новые.
Меня провели внутрь, и я поразился, не увидев Мохаммад-шаха. Хайр аль-Нисабекум сидела на вышитом золотом валике, где обычно восседал шах, окруженная женщинами своей свиты и евнухами. На ней было красное платье такой яркости, что она казалась бледной, словно призрак; губы ее тоже были алыми, словно рубленая рана.
Теперь она была царицей, и я приветствовал ее как Махд-и-Олью, Колыбель Великих, что очень к ней подходило, ибо она дала жизнь четверым царственным сынам.
— Благодарю за разрешение согреться в лучах царственного сияния, — добавил я на фарси, ее родном языке, зная, что мое беглое владение им польстит ей.
— Добро пожаловать, — величаво сказала она. — Настало время решить, что мне с тобой делать. Но прежде, чем я решу, скажи: чем ты так ценен для двора.
Я сразу понял, что она сдержала слово взять власть в свои руки. По дворцу давно шептались, что ее муж — шах лишь по названию.
— Могу писать письма на трех языках, добывать ценные сведения, давать разумные советы в управлении. Нет стен, что меня остановят.
— Я много слышала о твоих дарованиях. Вопрос в том, куда тебя определить.
Я был ошарашен. Ожидалось, что со мной побеседуют и отошлют навсегда.
— Благодарю вас. Я думал, вам известно, что мирза Салман посоветовал мне оставить двор, — сказал я, подбирая выражения. — Он сказал, что обсудит это с вами.
— Он так и сделал, но лишь мое решение имеет вес. — Она пристально смотрела на меня, словно бросая вызов.
— Да будут мои глаза опорой вашим стопам.
— Прекрасно. Давай вернемся к вопросу, где ты можешь служить.
Чуя ловушку, я решил побороться за то, чего добивался:
— Добрая госпожа, я прошу прощения за то, что обременяю вас моими делами. Серьезные заботы требуют моего отсутствия при дворе, если вы милостиво даруете мне его.
— И какие же?
— Моя сестра Джалиле. Родственники, что заботились о ней, состарились и болеют, — быстро придумывал я. — Опасаюсь за ее честь.
— Есть у нее какие-нибудь способности?
— Она читает и пишет превосходным почерком.
— В таком случае затруднений нет, — сказала Махд-и-Олья. — Привози ее сюда, и мы найдем ей место при гареме.