Солнечная лотерея (сборник)
Шрифт:
– Слишком дорого.
– Ну, три бакса. Нам надо побыстрее двигать все это. Скорость оборота увеличивает прибыль. – Гейтс радостно захихикал. – Чего бы тебе хотелось? Бутылку шабли Беринжера? Тысяча долларов. Экземпляр «Декамерона»? Две тысячи долларов. Электрическую вафельницу? – Он принялся подсчитывать. – Зависит от того, какую ты хочешь. Если ту, что превращается в гриль для сандвичей, будет дороже.
– Ничего мне не надо, – пробормотал Аллан. Перед ним лежала огромная кипа полуистлевших газет,
– «Пост» за шесть лет, – сказал Гейтс. – С тысяча девятьсот сорок седьмого по тысяча девятьсот пятьдесят второй. В прекрасном состоянии. Скажем, полторы штуки. – Он стал яростно рыться в груде неупакованных книг, лежавших рядом, разбрасывая их и обрывая страницы. – Вот милая вещица. «Йейльский вестник». Один из тех самых малоформатных литературных журналов. Есть статьи про Трумэна Капоте, Джеймса Джойса. – Глаза его лукаво блеснули. – Очень много секса.
Аллан принялся рассматривать линялую, пропитавшуюся водой книжку в дешевом переплете – разбухшее месиво из грязных страниц.
Джек Вудсби
НЕУТОМИМАЯ ДЕВСТВЕННИЦА
Аллан раскрыл ее наугад и наткнулся на захватывающий отрывок.
…Ее груди походили на два беломраморных конуса, обтянутых тонкой оболочкой порванного шелкового платья. Он потянул ее к себе и почувствовал, как жарко пышет в вожделении ее прекрасное тело. Тихо постанывая, она прикрыла глаза. «Пожалуйста», – проговорила она, задыхаясь, и сделала слабое движение, пытаясь оттолкнуть его. Платье ее совсем распахнулось, открывая взору биение крепкой, упругой, цветущей плоти…
– Господи помилуй, – сказал Аллан.
– Отличная книжка, – отметил Гейтс, присев на корточки рядом с ним. – Тут их еще много. Вот, – он выкопал другую и подпихнул ее Аллану, – почитай.
Я УБИЙЦА
Время и сырость стерли имя автора. Аллан открыл потрепанную книжку в мягком переплете и принялся читать.
…Я снова выстрелил ей в пах. Кишки с кровью вывалились наружу и насквозь промочили разорванную юбку. Мои ботинки скользили по полу, залитому кровью. Искромсанная грудь попалась мне под ноги, и я нечаянно наступил на нее каблуком, но какая, к черту, разница, она все равно мертва…
Аллан нагнулся, вытащил толстую, покрытую плесенью книгу в сером переплете и раскрыл ее.
…Сквозь заплетенное паутиной окно Стивен Дедалус следил за пальцами гранильщика драгоценных камней; тот ощупывал потускневшую от времени цепочку, испытывая ее. Пыль легла паутиной на окно и на подносы с образцами. От пыли потемнели привычные к труду пальцы и схожие с когтями стервятника ногти…
– Крутая книжка, – сказал Гейтс, заглядывая Аллану через плечо. – Особенно в конце. Полистай ее.
– Почему она здесь? – спросил Аллан. Гейтс всплеснул руками:
– Приятель, это
Он попытался забрать книгу, но Аллан вцепился в нее.
…Пыль спала на тусклых завитках бронзы и серебра, на залитых киноварью ромбах, на темных, как вино, рубинах, прокаженных каменьях…
Аллан положил книгу.
– Совсем неплохо.
У него возникло какое–то странное ощущение, и он еще раз внимательно прочел отрывок.
Ступеньки лестницы заскрипели, и в комнату вошел Шугерман.
– Что, недурно? – Увидев книгу, он кивнул. – Джеймс Джойс. Отличный писатель. «Улисс» нынче приносит нам немало денег. Гораздо больше, чем Джойс получил за всю жизнь. – Он опустил свою поклажу на пол. – Там, наверху, остались вещи, которые я выгрузил с корабля. Напомни, чтобы я не забыл. Мы можем перенести их вниз попозже.
И этот крупный человек с круглым лицом, заросшим синеватой щетиной, принялся стаскивать с себя шерстяное пальто.
Разглядывая «Улисса», Аллан спросил:
– Почему эта книга оказалась вместе с прочими? Она совсем другая.
– Слова в ней такие же, – сказал Шугерман. Он вставил сигарету в мундштук, искусно вырезанный из слоновой кости, и закурил. – Как идут дела, мистер Перселл? Как агентство?
– Прекрасно, – сказал он. Книга все не шла у него из головы. – Но ведь…
– Тем не менее книга порнографическая, – сказал Шугерман. – Джойс, Хемингуэй. Дегенеративный хлам. Первый Комитет по книгам, учрежденный майором, занес «Улисса» в черный список еще в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. Вот. – Он подобрал пачку книг и стал бросать их Аллану на колени – одну, вторую. – Таких еще много. Романы двадцатого века. Теперь они все исчезли. Их запретили. Сожгли. Уничтожили.
– А для чего написаны эти книги? Почему их смешали с мусором? Раньше ведь так не делали, верно?
Последнее замечание позабавило Шугермана, а Гейтс загоготал и шлепнул себя рукой по колену.
– Какому МОРСу они учат? – спросил Аллан.
– Никакому, – сказал Шугерман. – Эти романы учат как раз анти–МОРСу.
– Вы их читали? – Аллан полистал «Улисса» и еще сильней изумился и заинтересовался. – Почему? Что вы в них нашли?
Шугерман задумался.
– В отличие от всего остального, это – настоящие книги.
– Что это значит?
– Трудно сказать. Они кое о чем говорят. – Лицо Шугермана расплылось в улыбке. – Перселл, я же яйцеголовый. Я назвал бы эти книги литературой. Так что меня лучше не спрашивать.
– Эти ребята, – объяснил Гейтс, дыша в лицо Аллану, – написали про то, как все было в эпоху Расточительства. – Он стукнул кулаком по книге. – В ней рассказано об этом. В ней есть все.