Солнечное затмение
Шрифт:
– - Повешу! Повешу! За то, что вперед нащупаю, за то и повешу!
– - грозно рек Фиоклитиан, постукивая палкой.
– - Смерды, а мнят из себя благородных шлюх!
Весь этот гротеск на человеческое бытие длился, наверное, полторы эллюсии. Когда же дамы нахохотались вдоволь, и фантазия Фиоклита истощилась остротами, они свершили государственный переворот: хором стащили его с трона и куда-то поволокли. Тот вяло отбивался, грозился, что никому из них не даст поносить свой шутовской колпак, и в качестве последнего средства, принялся настаивать на своих угрозах:
– - Повешу! Всех до единой повешу!
Вообще, если размыслить более глобально, то в поведении придворного шута Франзарии и в поведении английского короля Эдуанта было немало общих штрихов. Если, конечно, не брать во внимание их разительной внешней несовместимости.
"То была эпоха торжества человеческого заблуждения. Процветали все три вида колдовства: заговорное, механическое и электромагнитное. Древние боги, коих множество соперничало с бесчисленным множеством небесных костров, вели человеческие племена разными путями лжи. Люди понастроили себе высотных многоэтажных жилищ, полагая, что тем возносят собственную неукротимую гордость. Вся земля была опутана железной паутиной, по которой из храмов электромагнитного колдовства неслись чародейские заговоры во все дома. Правительства миражей в то время не только не запрещали, но даже поощряли неистовства лжепророков. Тяжелые стальные птицы поднимались в воздух и опускались лишь по слову какого-нибудь колдуна. Все поголовно были помешаны на псевдорелигии Коперника. Тевтония, достигшая могущества, развязала войну против всего мира. Она захватила многие окрестные миражи, поработила себе Франзарию и Вавилон, нанесла урон Англии и после двинулась на царство Рауссов. Ее инфантерия была снабжена движущимися на механическом колдовстве стальными машинами. Люди умели пускать живой огонь, который сам находил свою цель. У рауссов тогда правил князь Сталин -- человек жестокий и своенравный. Он собрал большое войско из покоренных им ранее миражей и дал ответный бой тевтонцам. Армией же самой Тевтонии тогда командовал князь Гитлер. Была долгая война, в результате которой тевтонцы побросали свои мечи и стальные машины, и бросились бежать. Рауссы гнали их до самого Берлина, старой столицы Тевтонии. Тогда князь Гитлер обратился к Сталину и сказал: если ты справедливый воин, то выходи биться со мною на мечах. Если побеждаю я -- ты уходишь из пределов нашего миража. Побеждаешь ты -- поступай как считаешь нужным. Они оба вышли вперед своих войск, обнажили мечи и упорно бились друг с другом. Гитлера погубило предательство. Незадолго до этого ему тайно подсыпали в пищу яд. Он быстро ослабел, и князь Сталин без труда лишил его головы. Потом на земле незначительное время царил мир..."
Пьер положил закладку на недочитанную страницу и осторожно захлопнул Священный Манускрипт. Читать дальше он уже был не в состоянии. Его опухшие колени изнывали от боли, в глазах мерещились какие-то чертики, тело, ослабленное постами, быстро утомлялось. Он жадно пропустил в себя стакан воды и позволил себе прилечь на жесткую лавку, чтобы вздремнуть.
– - Непознаваемый, Великий и Могущественный, прояви Свое снисхождение ко мне, недостойному!
– - шептали его губы.
– - Прости хоть часть моих бесчисленных грехов. Не изливай Свой справедливый гнев на мою голову. Я попробую исправиться... Я попробую стать лучше... Постами и молитвами изглажу все свои беззакония.
Священный Манускрипт не давал Непознаваемому никакого другого имени, кроме этого завуалированного псевдонима. Его также категорически запрещено было называть древним титулом "бог", дабы не мешать Его могущество с ложными предрассудками первобытных людей. Ибо, как сказано на страницах реликтового откровения: "все боги всех народов -- пагубное заблуждение, религиозный дурман для неспокойной души. Тот, Которого в принципе невозможно познать, уничтожит в черной вселенной всякую человеческую ересь, искоренит ее среди истинных пасынков темноты."
Что же касается самих пасынков темноты, то они в своих теософских изысканиях столь густой туман таинственности вокруг имени их Создателя доводили до крайности. Они вообще начинали сомневаться в Его существовании. Само по себе сомнительное существование возносилось до ранга философской субстанции, отодвигалось на такую периферию человеческого познания, что становилось
Пьер продолжал лежать на своей жесткой лавке. И продолжал бодрствовать, но не от телесного неудобства. Причина была совсем в другом. Его томили и мучили многочисленные грехи, которые он замаливал, пожалуй, всю свою сознательную жизнь. Ему постоянно казалось, что Непознаваемый следит за каждым его шагом, гневно хмурится при всякой его оплошности. Порой он падал духом, думая, что ему не видать прощения и счастья в Настоящем Мире. Рядом на столе поблескивал унылым светом только что выпитый стакан воды, да лежало несколько краюх черствого хлеба. Догорающая свеча обнажала перед впечатлительной темнотой всю убогость его пищи и одеяния.
– - Зря выпил воду, можно было еще потомиться жаждой...
Пьер лежал и перечислял в уме все свои "злодеяния". А их и на самом деле было немало. Он проявлял леность в постах и малое усердие в молитвах. Он часто грешил тем, что садился за общую трапезу со своей семьей: вкушал там разнообразную пищу, услаждая плоть, и слушал много праздных разговоров. Декады четыре назад он подал слишком незначительную милостыню тому нищему, что сидел возле храма. Ведь у него с собой было больше еды. Худшим из зол было то, что он последнее время мало работает физически. Почти перестал изнурять свою плоть тяжелым крестьянским трудом. А это полезно для очищения духа. Он иногда допускает в свой ум столько греховных помыслов, что об этом лучше не говорить. Он ужасно грешит тем, что порой думает о Кастилите, -- нет, чтобы в это самое время поразмыслить над какой-нибудь руной Священного Манускрипта! И вообще, спать на деревянных досках -- не роскошь ли это? Вон, раньше подвижники спали на гвоздях, всю жизнь ходили босиком, питались почти одним воздухом, а он... А он здесь улегся на досках как барин на перине. В тепле да еще и обутый. Ест хлеб, которого можно было бы есть раза в три меньше.
Пьер страшно томился душой от собственного несовершенства. А нынче ему стало так плохо, что он решил отменить всякий сон, поднялся с лавки, снова встал на ноющие колени и принялся вслух читать манускрипт...
руна десятая
"Охота порою на весь белый свет
В душе наболевшее что-то изречь.
Да весь свой блуждающий мысленный бред
В какую-то ясную форму облечь."
Король Эдвур кроме своего камина с танцующим огнем имел еще одно визуальное пристрастие. Он иногда наблюдал за ходом времени. Четыре бегущие стрелки на циферблате приводили его философствующую часть ума к глобальным выводам. Время, так тихо и незаметно текущее в стенах его дворца, является слабым ручейком, вливающимся в огромный вселенский поток. Если верить тому, что наш мир движется в жидкой Протоплазме, состоящей только из одного времени и не из чего более. Там его -- целый океан. Безграничный и необъятный. И это самое время каким-то образом просочилось сквозь трещины пространства в мир живущих, достигло стен его дворца и в данный момент неустанно вращает эти четыре стрелки. Эдвур почувствовал, как нечто бесконечное может капля по капле истекать прямо на его глазах. Циферблат часов по дуге был разделен на десять секторов, каждый из которых -- еще на десять маленьких частей. Самая быстрая и самая длинная стрелка отсчитывала мгновения. Та, что помедленней, указывала циклы. Третья из них своим острием отмечала текущую эллюсию. Ну а четвертая, самая-самая медлительная, двигалась так вяло, что проходила единственный сектор за целую декаду. Порой казалось, она вообще не работает -- просто стоит на месте. А кто-нибудь из придворных изредка ее украдкой передвигает.