Солнечный зайчик

Жадько Григорий Григорьевич

Она подошла к мольберту, долго смотрела на картину и вдруг показала язык тому, что было изображено на холсте.

Миша рассмеялся.

– Ни-и-ичего смеш-ного нет, - сказала она протяжно с расстановкой и пошла села на диван рядом с ним. Девушка откинулась на спинке и широко разбросала по ней руки. Грудь ее тяжело вздымалась и смотрела она в окно.

– Зима. Крестьянин торжествует…,- продекларировала она на распев, - а почему у нас нет торжественности момента?

Девушка прикрыла глаза и чуть раскачивалась

одной головой долго, молча.

– Мне скучно Миша! – сказала она с капризными и немного нетрезвыми нотками в голосе.

Он ответил односложно:

– Зима.

– Да-а? А причем здесь зима?- Состроила удивленную гримасу Юля.

– Зимой всегда скучно.

– И скучно и грустно …. и некому руку подать,- продекламировала она опять.

– Почему же некому?

– Вот так!

– Так?

– «Так-так! Говорит пулеметчик»… Ой! Нет! Не это. Лучше вот это - «Я помню… Я помню как взволнованно ходили вы по комнате…»

– Стихи пошли. Хорошие. Одна строчка и сразу прямо берет… , – сказал Миша.

– Стихи! Это ваше испанское вино так действует. А вам нравятся пьяные девушки, - сказала она, и лукаво посмотрела на него.

Миша промолчал.

– Молчите? Слова с вас не вытянешь.

– Вы не хотите отдохнуть?

– Всем нравятся пьяные девушки. Но я совсем трезвая.

– Конечно трезвая.

– Сейчас мы сядем и начнем работать. Вдохновение? Где ты? Вы на стул, я туда. Или не будем работать. Бум! Не бум…. Бум! Не бум.

Миша аккуратно постелил ей на диване, принес подушку, плед укрыться, а ноги аккуратно обернул желтым верблюжьем одеялом. Подумал и повернул ее набок от окна.

– А поцелуй в щечку,- она поставила палец, указывая куда.

– Спи уже.

Так он сидел с ней рядом, почти два часа. Гладил ее волосы, пока она спала, легко проводил по щекам, подбородку и даже раз поцеловал, чуть коснувшись ее припухлых по -детски губ. Время пролетело незаметно. Юля проснулась, убрала с головы его руку и подложила ее себе под щеку. Они молчали, и так дождались пока, пришла из школы Настенька.

Девочка покушала и сразу почти умчалась на факультатив. Миша вернулся к Юле. Она все еще лежала на диване.

– Миша, - дай мне твою руку, на ней так приятно лежать,- сказала она, переходя на ты. Юля подсунула его руку под свою щеку, и они опять молчали.

– Мне так чудесно у вас,- сказала она мечтательно, - спокойно и я вспоминаю детство. У нас тоже был диван, не диван, оттоманка с откидывающимися кругляшами. Я лежала и всегда знала, что меня любят, и никто не обидит. Мама тоже всегда укрывала одеялом мне ноги. Да детство, юность…

Девушка помолчала о чем-то еще напряженно думая, и вдруг улыбнулась.

– А ты Миша ротозей.

Миша ничего не ответил.

Ротозей не робей… а еще были у нас в детстве стишки, как увидим самолет,

кричим:

«Самолет, самолет

Ты возьми меня в полет

А в полете пусто

Выросла капуста».

До сих пор думаю, зачем там капуста. Так все! Почищу зубки, умоюсь и поеду домой на такси. Домой! Домой!

Юля поплескалась в ванной комнате и вышла свежая причесанная, но с немножко наигранной улыбкой на лице. Она подошла к Мише, сидевшему на диване. Прижала его лицо к своей груди и шутливо поцеловала в темечко.

Миша ощутил, твердую упругость девичьей груди, легкий аромат духов и еще чего неуловимо женского.

– Птичка улетает,- сказала она громким шепотом.

Миша ничего не ответил, только взял ее руки за локти.

– У-лее-та-ет,- повторила она еще тише, но по слогам.

Он сильней сжал ее локти.

– А уже скоро улетит навсегда.

Миша оторвал голову от ее груди и, посмотрел ей в лицо, но опять ничего не сказал.

– Ты слышал, что я сказала?

– Я все слышу.

– Что ты молчишь!

– Наверно эта птичка не моя. Она случайно залетела в мой дом, ошиблась адресом.

– Птичка никогда не ошибается.

– Это было исключение из правил. Так будет лучше.

– Кому лучше?

– Всем нам.

– И тебе?

– И мне, мне особенно.

Она повернула его голову к себе, посмотрела ему в лицо близко, близко.

– Ты не хочешь этого?

– Я хочу тебя.

– И я хочу тебя,- сказала она совсем тихо.

– Я по-другому хочу. Что бы мы были втроем, пили ели, смеялись, а ты рисовала, я бы тебе вкусно готовил, и так продолжалось не неделю не две…

– Зачем ты это говоришь?

– Ты поиграешься со мной, получишь свое вдохновение…

– Это же была шутка. Просто шутка и все.

– Ну, пусть шутка, забудем ее. И вдохновение здесь не причем. Но мне, то, что делать.

– Жить.- Пожала она плечами.

– Жить без тебя?

– Я не знаю.

– И я не знаю. Ты уйдешь, ты все равно уйдешь. Не сегодня так завтра, не завтра, так послезавтра, через неделю…. А если еще будет и «это», то мне что, крюк искать?

Юля подавленно молчала, собиралась с мыслями.

– Плохую мы с тобой затею придумали с портретом.

– Ты так считаешь дорогой.

– Совсем никудышную.- Продолжил он запальчиво.

– Не мы, а я,- поправила она его тихо.

– Ну, это уже не важно.

– Давай завтра последний день и …

– Ты прогоняешь меня?

– Ну, можно и так сказать.

– И тебе не жаль?

– Я погибаю. Я уже сам не в себе. Ты меня не жалеешь. После твоих поцелуев я как после бутылки водки. Я же не такой сильный.

– Нет, ты кремень!

– Это кажется так. Понимаю, что если вдруг «это» будет - то как героин, смертельная доза.