Солона ты, земля!
Шрифт:
Сергей шагал размашисто, обгоняя прохожих. Думал о вчерашнем вечере в учительском институте. И чего это та веснушчатая курносая девчонка третий вечер пялит на него глаза? Втрескалась, что ли? Перед ребятами даже неудобно — подтрунивают… А вообще-то симпатичная. Чем-то она напоминала Сергею михайловскую Лизу. Тоже, видать, прямодушная, бесхитростная, с первого взгляда вся наружу, глупенькая еще. Сергей шагал и не замечал, что улыбается…
Вдруг он решил сначала забежать за Костей в общежитие медицинского училища. В эту же осень в Новосибирск заявился Костя
В городе Костя для Сергея, как с неба свалился. Все такой же неунывающий, такой же насмешливый и самоуверенный, он расхаживал по городской квартире Даниловых, будто всю, жизнь прожил в ней.
Но чем дольше ходили они по городу в тот первый день, тем больше вытягивалось Костино лицо — город удивлял его. На глазах серьезнел Серегин друг и к вечеру подытожил:
— Грандиозно! Великолепно! — И потом вдруг, после длительной раздумчивой паузы, тихо, с сожалением спросил — Только зачем столько всего в одном месте?..
— То есть?..
— Несправедливо. Что, разве в деревне не такие люди живут? Разве они хуже работают? А почему этим людям все: и большие благоустроенные дома, и водопровод, и морс, и мороженое, и улицы мощеные, и огней по вечерам полно? А что для наших людей, для деревенских? Ничего, кроме работы. Несправедливо!
И вот тут-то Сергей, к своему удивлению, впервые почувствовал себя слушателем совпартшколы.
— Все это и есть наследие капитализма, доставшееся нам после революции, — заговорил он вдруг незнакомым даже для себя книжным языком. — При социализме эта разница в основном будет ликвидирована. Хотя тоже не полностью…
И осекся, заметив, с каким недоумением и обидой взглянул на него Костя.
И вот, прыгая через ступеньку, Сергей взбежал на четвертый этаж медицинского общежития.
Окутанный сизым угарным дымом, Костя неумело, но старательно гладил в комнате брюки.
Сергей распахнул окно, сел на подоконник, взял со стула газеты.
— Ты в прачечную пойдешь? — спросил он, разворачивая «Советскую Сибирь».
— Нет. Мне тетя Шура стирает уборщица нашего общежития.
— А в библиотеку?
— В библиотеку надо… К Даниловым бы сходить.
— Давай сходим… О! — воскликнул вдруг Сергей. — Нарком НКВД новый. Какой-то Ежов Николай Иванович, — Сергей уткнулся в газету — «Девяносто пятого года рождения…»
— Это сколько же ему? Сорок один. Далеко не юноша…
— «…Работал секретарем Семипалатинского губкома, потом
— Все они деловые, — возразил Костя, — как наш Переверзев, пока до власти не дорвался.
— Ну, это ты напрасно. С Переверзевым равнять нечего.
— Почему? Чины только разные, а люди все одинаковые.
— Ерунда. Что ж, по-твоему, и Данилов, и Переверзев это одно и то же? Сразу видно, что не изучаешь основы марксизма-ленинизма. Знаешь, чем характерен ленинский стиль работы? Русским революционным размахом и американской деловитостью!..
— А ты знаешь, какой у Переверзева сейчас стиль работы? — в тон ему спросил Костя. — Чуть что: «Отберу партийный билет! Выгоню с работы!» Куда уж деловитее…
— Темный ты человек, Костя. Примитивно мыслишь. Вот что значит — нет в тебе русского революционного размаха…
Костя поднял наглаженные брюки.
— Теперь — так?
Сергей мельком глянул на навостренные стрелки, кивнул. Потом спрыгнул с подоконника, бросил на стол газеты.
— Пошли. А то прочухаемся до обеда с твоими брюками.
Первым делом они забежали в прачечную, Сергей сдал белье. Потом вышли на Красный проспект.
— Куда пойдем сначала — в библиотеку или к Даниловым? — спросил Костя.
Чувствовалось, что ему хотелось к Даниловым. За те несколько дней, что он не был в даниловском доме, Сергей явно соскучился и по ребятишкам, и по бабушке (Аркадий Николаевич по-прежнему жил неженатым).
— Давай забежим сначала к Даниловым, а?
И они молча направились вниз по проспекту. Костя еле успевал. Сергей шагал размашисто, обгоняя прохожих.
Дверь открыл сам Аркадий Николаевич. Он был бледен, с воспаленными глазами. Широкие черные брови твердо сошлись на переносье. Он не ответил на приветствия ребят. Повернулся и пошел по коридору в свою комнату. В квартире было тихо. Даже не слышно обычного детского гомона.
Ребята постояли в прихожей и прошли следом за Даниловым. В комнате было ужасно накурено. Аркадий Николаевич нервно ходил, нещадно дымя папиросой. В обеих пепельницах — на столе и на комоде — были горы окурков. Сергей подошел к окну и распахнул его. Дым, как из деревенской бани, потянулся наружу, завихряясь под наличником. Подавленные ребята молча сели в углу на венский гнутый диван.
— Андрея Ивановича сегодня ночью арестовали.
— Как арестовали?! — вырвалось у Сергея. Он вскочил
— Пришли и арестовали.
— За что?
Аркадий Николаевич ткнул в цветочный горшок докуренную папиросу и потянул из пачки «Беломора» другую. Ему не хотелось впутывать в это дело ни Сергея, ни Костю. Но он понимал, что объяснять все равно придется. И коротко рассказал о письме Сталину.
— Это письмо Сталину в руки не попало. Его вернули в крайком с такой припиской канцелярии ЦК: «Разъясните товарищу Павлову его заблуждения». Вчера состоялось закрытое заседание бюро крайкома, Андрея Ивановича исключили из партии. А сегодня ночью пришли и арестовали.