Солона ты, земля!
Шрифт:
Пятый день за окном свирепствует метель. Пятый день Катя ходит по собственной квартире на цыпочках. Пятый день Сергей рычит в спальне, как разъяренный зверь в берлоге. Катя к нему почти не заходит — заглянет,
— Водки! — захрипит он.
И она безропотно заменяет пустую поллитровку.
Четыре дня заседали делегаты. Такой бурной партийной конференции не было со дня основания района.
И вот после конференции уже пятый день сидит он в спальне — пьет и курит. Никого не пускает к себе, ни с кем не хочет разговаривать. Собственно и приходили-то только двое — Урзлин да прокурор. Выгнал обоих. По два раза в день звонит Николай Шмырев, справляется о друге.
— Пьет, — прикрывая ладонью трубку и косясь на дверь, шепчет Катя. — Уже десятую поллитру начал.
— А ты не давай ему.
— Что ты, Коля! Боюсь я его…
В трубке гудит. Голос Шмырева еле слышно.
— Вчера хотел приехать. Полдня проплутал в степи, так и вернулся — ни зги не видать. Снег в пояс. Жеребца чуть не запорол. Завтра на тракторе попробую пробиться.
— Коленька, ты приезжай, пожалуйста. Боюсь я с ним одна, особенно ночью…
— Ты пистолет у него вытащи.
— Уже спрятала. И ружья все попрятала. Но я вообще боюсь. Сережку отправила к Колыгиным…
Уже дважды звонили из крайкома партии. Катя отвечала,
— Пьет?
— Да, — тихо ответила Катя.
— Передайте: если он еще хочет сохранить себя как партийный работник, пусть завтра же явится в крайком…
Вечером приехал Николай. Провела Катя его в дальнюю комнату, уронила голову на грудь, заплакала.
— Коленька, знал бы ты, как тяжело мне с ним. Не только сейчас — вообще трудно с ним жить. Ох как трудно!..
Потом он спал. Сутки спал беспробудно. Ненадолго уснула и Катя. Среди ночи открыла глаза, из детской комнаты увидела в темной гостиной Сергея. Тихий, перебушевавшийся, он застыл у окна, за которым бесновалась пурга. Катя тихо подошла к мужу, остановилась сбоку. Подождала — может, обернется. Но он не обернулся.
— Сережа, ты помнишь, что тебе надо срочно ехать в крайком? — напомнила она осторожно. — Николай Ильич сам звонил… Позвони ему, скажи, что у нас пурга и поэтому ты еще не выехал…
Он молчал. Даже не шелохнулся. Опухший, постаревший, не мигая смотрел, как куролесит за окном метель — воет, гудит и стонет. Катя стоит выжидательно сбоку — не рядом, не вместе с ним у окна, а именно сбоку — как сбоку от него она прожила почти всю свою жизнь…
А метель за окном кружит, ревет, надрывает душу. И не видно ни зги…