Соловей для черного принца
Шрифт:
— Между прочим, Дамьян приказал не отлучаться от тебя, и я клятвенно пообещала смотреть за тобой, пока его не будет. Мало ли что с тобой опять случится. Ты такая непоседа!
Она как-то хлипко вздохнула, будто пытаясь загладить прозвучавшую в ее голосе насмешку.
— Он куда-то уехал? — спросила я вдруг осипшим голосом.
— Еще ночью. Сразу же, как убедился, что с тобой все в порядке. Правда, сначала они с графом полаялись. Тот обвинял его. А мы слышали, как Дамьян выкрикнул: «Мне и это записать на свой счет?!». А старик ответил: «А на чей
— А что Дамьян?
— Не знаю, — Жаннин пожала плечами, ее как будто не интересовал этот вопрос. — Дальше он говорил тихо. Слышно было только старика, он орал, что Дамьян «перешел все границы»… Ну, вот и все! Еще пару деньков и твои раны заживут. Скоро и не вспомнишь о них. А теперь ложись, я укрою тебя и подоткну одеяло, чтобы было удобно. Не хочу, чтобы что-то тревожило твой сон.
От такой безграничной заботы я переполнилась чувствами, и у меня с еще большим рвением, чем прежде, зачесались руки, совершить нечто непозволительное с суетившейся надо мной, как наседка над цыпленком, миссис Клифер.
— Я принесла тебе особый отвар, он хорош после нервных потрясений.
— Спасибо, вы так заботитесь обо мне.
— Тогда выпей. Сама не поверишь, как быстро тебе полегчает.
Я взяла у нее стакан двумя руками, придерживая за изогнутую ручку серебряного подстаканника, и прижала к груди, согреваясь его приятной теплотой. Пряный аромат трав щекотал нос. Я поднесла стакан к губам. Но отпить так и не решилась.
— Не могу я сейчас ничего пить, — вырвалось у меня, — я слишком устала.
— Надо выпить. Вот увидишь, как боль сразу уменьшится.
— Потом, — вяло сказала я и поставила стакан на столик. Жаннин обреченно вздохнула.
— Хорошо, выпьешь потом.
Я сделала вид, что засыпаю, хотя через полуприкрытые веки продолжала следить за ее лицом. Жаннин молча смотрела на меня. Я же застыла, притворившись спящей. Ее лицо в этот раз ничего не выражало. Наконец она тихо вышла из комнаты. После долгого прислушивания, я вскочила, не обращая внимания на боль, и повернула в замке ключ.
Когда я осталась одна, я поняла, что, и впрямь засыпаю. Мысли путались, сказывалась нервное напряжение, не отпускавшее меня.
Во время разговора или решение пришло только что, но я вдруг осознала, что не могу уехать из Китчестера. Я должна остаться и выяснить — верны ли мои самые страшные подозрения? Или же опровергнуть их! Я думала о Дамьяне. И именно из-за него я должна узнать правду. Что бы ни случилось, я не могу бежать отсюда сломя голову, и потом всю жизнь обвинять себя в трусости
Взяв стакан, я подошла к окну и выплеснула его содержимое. Темные капли потекли по серым камням замка. А я вернулась в постель, и аккуратно завернувшись в одеяло, задремала.
ГЛАВА 26
Граф Китчестер проявил поистине колоссальное беспокойство, продемонстрировав всему семейству дедовскую любовь, и продержал меня в постели целых три дня. Сам он почти всегда находился возле меня и выглядел гораздо счастливее,
Все в доме волновались за меня. Иногда я ловила себя на мысли, что отношение ко мне как-то изменилось. Будто бы я перестала быть только гостем и стала полноправным членом семьи. Даже леди Редлифф оставила свои неугомонные нападки на меня и один раз в день удостаивала меня чести лицезреть свою особу, восседавшую на краешке кресла. Она садилась в одной и той же позе — левую руку манерно держала на коленях, ладонью вверх, а правой, придерживала шляпку на голове, словно опасаясь, что я ненароком чихну, и головной убор под натиском столь грозного оскорбления свершит акт позорного бегства со своего благородного поля боя.
Когда же в страждущем порыве я все же однажды неумышленно чихнула, Элеонора, услышав недопустимые в порядочном обществе звуки, вытянулась штакетиной, каждой мышцей своего старого тела выражая протест к столь непростительной неловкости. Однако, к моему несказанному удивлению, смолчала, значащим взглядом дав понять, что делает это исключительно из чувства расположения ко мне.
Ее внезапное расположение зашло так далеко, что она потрудилась вызвать доктора. И все эти дни меня навещал крепкий коротышка из Эмбер-Виладж с круглой головой, блестевшей лысым черепом, и, будто в комплект ей, круглым саквояжем, блестевшим натертой кожей и громыхавшим медицинскими инструментами, наверняка, созданными для пыточных экзекуций, а не для такого благородного дела, как спасение человеческой жизни.
Впрочем, спасением доктор Тодд не занимался, а отбывал свой рабочий вызов, разглагольствуя о сокрушительном наступлении шарлатанов, торговавших диковинными, но, воистину, вредоносными «пилюлями от всех болезней», бесчестно обворовывая порядочный люд. Сам доктор Тодд, в отличие от них, получал деньги честным путем, хотя его практика была не более полезна для больного, чем диковинные пилюли его несметных противников. Поэтому на его посещения, я и граф смотрели, скорее как на увеселительное мероприятие.
А вот мази Эллен, в отличие от докторских примочек, очень даже помогли. Жаннин регулярно смазывала мне спину, и уже к моему выходу из заточения, рубцы стали практически незаметны. Но от таблеток, которые Эллен принесла в огромном количестве, я решительно отказалась. Мне необходимо быть начеку, а не приглушать разум непонятными лекарствами.
За это время Дамьян так и не появился. Граф был спокоен на его счет и не уставал повторять, что «собака всегда возвращается домой, как бы ее не тянуло в лес». Я же была рада, что его нет, потому как в эти дни, обессиленная и физически, и душевно, я не могла бы скрывать своих чувств. И, боюсь, совершила бы немало опрометчивых поступков, о которых потом сожалела бы.