Соловей для черного принца

Левина Екатерина

Наконец, отлежавшись и, получив графское напутствие не лепить из мухи слона, я вышла на свет божий и тут же закрутилась в водовороте суеты. И суета эта была связано не с Китчестером и таинственным незнакомцем, шаставшим по темным коридорам и грезившим избавиться от моего надоедливого существования, а с тихими и мирными (если можно так сказать о тетушке и Финифет) обитателями Сильвер-Белла.

Ранним утром того достопамятного дня, когда дед соблаговолил отменить постельный режим и разрешил мне покинуть комнату, чтобы размять ноги и вдохнуть свежего воздуха, я получила письмо от тети Гризельды. Очень интригующее письмо! С четырьмя восклицательными знаками,

двумя многоточиями и одним грандиозным намеком на таинственное, но судя по эмоциям, лившимся через край письма, знаменательное событие.

Честно сказать, я не предала особой важности ее намеку. Тетя, если ей сильно требовалась, могла с большим искусством напустить таинственности на самые незначительные вещи. А так как приближались долгожданные августовские гуляния, с многолюдными ярмарками и азартными конкурсами, где мерялись всем, чем щедро наградила матушка природа — от самого крупного овоща, до самой изощренной поросли на лице, — то поводов к загадочным намекам с каждым днем становилось все больше. Однако тетушкина просьба «принарядиться» и официальная карточка с приглашением на ужин, не только поставили меня в тупик, но и вызвали обостренную деятельность воображения.

Надо сказать, что ни тетя Гризельда, ни кто-либо из Сильвер-Белла не знал, о том, что случилось со мной. И у меня не было никакого желания делиться с ними. Иначе выгребная яма, в которой, по словам графа, находился Китчестер, покажется ему райскими кущами по сравнению с тем местом, куда вгонит его разрушительный гнев тети Гризельды.

В Гарден-Роуз я, как и полагается, прибыла в коляске, а не верхом, хотя у меня мелькнула такая шальная мысль при виде тосковавшей все эти дни без прогулок Дамми. Чтобы хоть как-то скрасить ее тоску я стащила несколько наливных яблок из тех запасов, что хранились на столе в потертой шляпе кучера. Кто-то до меня (только один вездесущий проныра мог засунуть сюда свой веснушчатый нос) уже успел унюхать заполнивший всю конюшню медовый аромат яблок и, судя по надкусанным огрызкам, валявшимся в опилках на полу, оприходовал уже немалую их часть.

Финифет встретила меня с глубокомысленным лицом. Еле сдерживаемый поток слов просился наружу, но, не доверяя языку, она держалась почти на пределе своих возможностей, с рвением закусив губу, чтобы не разболтать мне все секреты. И я сразу поняла — к тетушкиному намеку надо отнестись серьезно.

Никогда еще меня не встречали в Сильвер-Белле столь официально. С натянутой улыбкой, предназначенной скорее суровой Дадли Додд, чем любимой племяннице, тетя поздоровалась со мной и, не обняв, и даже не протянув руки, села обратно в кресло, примостившись на самый-самый краешек. Так чинно не сидела сама леди Редлифф у моей постели. Это обстоятельство заставило меня напрячь свой наблюдательный аппарат, и я заметила поистине странные вещи.

Стол был накрыт лучшей скатертью, отделанной кружевами и вышитой фиалками. На нем, расставленный в строгом порядке, красовался праздничный сервиз — особый сервиз, который доставался только по самым знаменательным датам, а все остальное время стоял на полочках серванта, протираемый каждый день от пыли и тщательно осматриваемый на наличие трещин. Никаких клубочков, рулонов или обрезков ткани, книг и прочих бытовых мелочей в комнате не наблюдалась. Повсюду царила строгость.

Фини так и не появилась в гостиной, а хлопотала на кухне. Тетя Гризельда напряженно молчала, нервно сцепив руки. Она непрерывно бросала тревожные взгляды на фарфоровые часы с кудрявыми пастушками в розовых платьицах, а затем переводила

на окна, за которыми виднелась уличная калитка. Не было никаких сомнений, что к ужину ожидались гости. Причем настолько значительные, что тетя лишилась своей обычной невозмутимости.

Сибил появилась в тот момент, когда я уже пребывала в не меньшей, чем тетя, тревоге, гадая, что же это за важная птица, поставившая на уши весь дом. Однако, увидев подругу, на меня снизошло озарение.

Более нервного создания я не видела. Непослушными пальцами Сибил теребила кружевную косынку, накинутую на плечи, и беспрестанно одергивала бледно-желтое кисейное платье с рукавами-фонариками и полукружием крохотных бантиков на лифе. Заколотую на затылке косу, украшала желтая лента, завязанная скромным бантом. Несмотря на бледность, Сибил была очень хорошенькой. В огромных сияющих глазах плескался океан счастья.

— Сибил! Я так рада за тебя! — воскликнула я, вскочив и подбежав к ней. Крайне взволнованная, она бросилась мне на шею и призналась, что считает себя счастливейшим существом на земле. Поздравления я принесла с таким жаром и восторгом, что едва ли их можно передать словами. И хотя Сибил попыталась унять мой пыл, пробормотав, что я поздравляю преждевременно, все же не могла сдержать переполнявших ее чувств.

— Ты правильно догадалась, Роби… — подала голос тетушка, наблюдая за нами. Только интонация ее была отнюдь не радостная, а наоборот какой-то вымученной.

— Мы ждем Готлибов? — уточнила я на всякий случай.

— Мне пришлось пригласить их. Мистер Готлиб намекнул, что ему надо обсудить со мной одно «дельце», — дала пространный ответ тетя. В этот раз ее голос была недалек от замогильного.

— Но почему с вами? — удивленно спросила я, начиная понимать причину ее растерянности.

— Я не знаю, — беспомощно отозвалась тетя. Наверное, впервые в жизни мисс Уилоуби демонстрировала такую непростительную слабость.

Готлибы задержались почти на четверть часа от назначенного времени. Когда же они соизволили явиться, то нечто весьма неотложное задержало Финифет на кухне, поэтому она была вынуждена открыть дверь с большой заминкой, а после с медлительностью, внезапно возникшей в ней, проводила гостей в комнату. Под недовольные жалобы мистера Готлиба о нерасторопности служанки, Фини удалилась, стрельнув в тетю Гризельду торжествующим взглядом.

Оба родителя молчаливого Рэя, стоявшего позади них, отличались крупным телом и громким голосом. Их появление внесло в дом шумное и суетливое оживление. Миссис Готлиб, перенесшая тяжелую болезнь, из-за чего Сибил проводила долгие дни, ухаживая за больной, вовсе не имела на лице признаков недавнего недуга, а выглядела пышущей здоровьем и весьма окрыленной тем достойным угощением, какое уже успела унюхать.

Отец Рэя с окладистой бородой и тяжелым цепким взглядом был столь же говорлив, сколь его сын молчалив. Сразу же после обмена любезностями, мистер Готлиб завел речь о строительстве второй кузни, которое проходило также успешно, как и строительство библейского ковчега. Он возомнил, что кузня эта сыграет не менее грандиозную роль в его бизнесе и обретет важность не только для уилтширцев, но и для всех англичан, а может быть и всего человечества, чем черт не шутит!

Однако тетушка пребывала в уверенности, что, несмотря на хвалебные гимны кузнечному ремеслу, гости предпочитают сразу перейти к более насущным делам, чем посвящать нас в премудрости своей профессии на голодный желудок. Поэтому она предложила пройти к столу, что и было принято под шумное одобрение.