Соловей для черного принца
Шрифт:
Я вспомнила, как стоя в коридоре, мне казалось, что крик звучит где-то поблизости. Нападавший был уверен, что ничем не рискует, что кроме меня некому слышать его, и потому мог запросто совершать маневры, перемещаясь то в башню, то в коридор, наблюдая за мной и подталкивая своим криком о помощи. Получается, он знал, что в соседних комнатах никого нет! Но как же он мог знать? Если только…Стоп! Я не должна возводить напраслины! То, что женщин не было, еще не означает, что кто-то из них напал на меня. Рассуждай здраво…у них могли быть свои дела. Ночью? Да, ночью!
Ну, Джессика то понятно. Тут и гадать нечего — она стояла рядом с Дамьяном,
А вот Жаннин… я приоткрыла глаза и покосилась на спавшую в кресле женщину. Она все также сладко посапывала, вздрагивая губами и что-то лопоча во сне. Заботы о пострадавшей не сильно волновали ее, и она без зазрения совести отдалась во власть Морфею. Мне вдруг пришло в голову, что утром так крепко спать может только человек, прободрствовавший всю ночь.
Где же ты была, Жаннин? Если это она выманила меня и ждала там, в башне, тогда многое сходится. И отвар, напичканный снотворным, чтобы вялость свела на нет мое сопротивление, а затуманенный дремой мозг не сообразил раньше времени, что происходит. И крики, так мастерски разыгранные, что я встревожилась и, не раздумывая, пошла на зов. Кроме того Жаннин могла знать, что в соседней комнате никого нет, и Джессика не станет случайной помехой в ее изощренном плане. Мне припомнилось наш вечерний разговор, когда она так душевно желала мне спокойной ночи. Еще тогда мне почудилась какая-то деланность в ее поведении…Неужели это она?! И все же… Да, бесспорно, у нее был повод. Она жаждала стать хозяйкой Китчестера не менее страстно, чем ее сын. И все-таки меня не оставляло сомнение.
Сквозь полуопущенные веки я с пристрастием вглядывалась в ее лицо. Розовое, полное, простоватое, но если всмотреться, заметны завистливые складки в уголках губ и не разгладившееся даже во сне выражение жадности. Но способна ли Жаннин на хладнокровное, тщательно продуманное убийство? И если да, что помешало ей сделать это сейчас, когда мы одни в комнате, а я беспомощна и измучена болью?! И разве могла бы она так спокойно развалиться в кресле и, словно невинный младенец, предаваться мирному сну, если бы полночи с хладнокровием приводила в исполнение план моего убийства?
Я слышала, как Жаннин неоднократно говорила, оправдываясь, что бывают ночи, когда ею овладевает такой чудовищный голод, что, измучившись сильными спазмами в животе, она вынуждена спускаться на кухню и перехватывать чуток холодного мясца и кусочек сыра, чтобы до утра успокоить разбушевавшийся желудок.
— Голод — он нестерпимее самого мучительного недуга! — восклицала она при этом. — И если затягивать с «лечением», то он только обостриться и…страшно подумать, какие могут быть последствия! А поесть я люблю! И не вижу в этом преступления. Ростбифы ведь не жарятся исключительно ради созерцания их пленительной красоты!
Возможно, и в этот раз она прокралась на кухню и усиленно предалась самолечению, втихаря разделавшись с кусками мяса, за которыми последовал приличный ломоть ее любимого козьего сыра, и, запив все это удовольствие домашним элем, предотвратила тем самым страшные последствия своего чудовищного голода.
И потом,
Я старалась припомнить все, что хоть немного отпечаталось в памяти о нападавшем. Но как не усердствовала, он так и остался скрытым под покровом тьмы. Единственное, в чем я была уверенна, так это в ненависти, лютой ненависти, владевшей им. Сейчас я ругала себя самыми суровыми словами, что мне не хватило сил или…смелости обернуться и посмотреть ему в лицо. Даже сквозь темень, даже с затуманенным сознанием я бы смогла понять — кто же это! Но нет…нападавший, все тщательно продумал! Тьма, внезапность, снотворное и, конечно же, дикая, всеохватывающая боль от ударов — помогли ему ослабить меня и…остаться неузнанным, когда его кошмарный план не удался.
Почему, он не смог столкнуть меня?! Впрочем, я отнюдь не кроха, а довольно рослая особа. И совсем не принадлежу к тем заморенным девицам, которые надрываются, взяв в руки зонтик, или сгибаются под тяжестью сервировочного чайника. Я всегда с гордостью думала, что устою и выдержу там, где любая из этих девиц шлепнется в обморок и раскиснет. А ведь так и случилось! Я смогла выдержать, смогла противостоять! Противник недооценил меня! И, кроме того, я не раз читала, что, в борьбе за свою жизнь, человек способен выделывать такие трюки, какие не под силу и ярмарочным гимнастам.
Этот некто не выходил у меня из головы. Кто же это? Кто еще кроме Жаннин мог подсыпать в отвар снотворное? Может, я зря пытаюсь найти оправдания для нее? Если же не она, то кто?
Изо всех сил я пыталась сдержать ломившиеся в душу подозрения и страхи. Я отвергала их. Я призывала себе на помощь все мыслимые причины, которые подтвердили бы неприемлемость того объяснения, которое неотступно преследовало меня и страшило. Голос разума я слушать отказывалась. А разум приводил очень веский довод: если он женится на тебе, то все равно не будет полновластным владельцем Китчестера, а если ты умрешь, замок целиком перейдет в его руки! Все кричало во мне: посмотри, посмотри в лицо фактам. Не было бы тебя на пути, все было бы в его руках. В руках Дамьяна!
И его хлыст…я ведь слышала торопливый шепот Джордана, о том, что там был хлыст. Но как он очутился там? Дамьян никогда не расстается с ним! А что если… что если он не только хотел убить меня, но и отомстить, потешив ненависть, пылавшую в нем, из-за того, что я сама воспользовалась этим хлыстом, спасая Джудит от его домогательств?! Может быть, поэтому нападавший с таким рвением полосовал мне спину!
Мог ли Дамьян пойти на убийство? «Да, мог!» — с внезапной ясностью поняла я, вспомнив холодную жестокость, с какой он расправлялся с препятствиями, вставшими у него на пути. Но как же Джессика, ведь они были вдвоем?! Да, но в его ли спальне? Может быть, они вдвоем и придумали весь этот изощренный план?… Чего действительно хотел Дамьян? Хотел ли он быть единоличным владельцем поместья? И вообще знала ли я Дамьяна?