Соловей и кукушка
Шрифт:
Я листала и листала, пропуская мимо всякие сообщения о крестинах, именинах, балах, сезонах, приезде именитых гостей, терактах и так далее. Пока не натолкнулась на крупное изображение Арабэллы Луизы. И застыла. Криштиан очень похож на неё. Фотография была чёрно-белой, но я уверена, что глаза мой супруг унаследовал именно от матери. А вот гордая и дерзкая посадка головы, вот эта озорная улыбка, решительность и смелость в лице явно досталась в наследство Алессандре.
Я смотрела в глаза покойницы, чувствуя, как по коже пробирается холодок. И не понимала, почему мне вдруг стало
Невысокая, худенькая. Светлые, думаю, песочно-русые волосы… У нас был очень похож цвет волос, и вообще типаж.
Я отложила газету и продолжила рыться в других. Я знала, о каком событии хочу прочитать.
Это произошло в тысяча восемьсот девяносто третьем году… Десять лет назад. В сентябре. Газета извещала о трагической гибели королевы Арабэллы Луизы на первой полосе. Но не было никаких подробностей. Никаких! Королева погибла, но ни в одной газете не упоминалось, как это произошло. На главной странице и на развороте — огромнейшие статьи, в которых корреспонденты изливались в красноречии, припоминая всё, что могли припомнить о супруге монарха, но ни один из них даже вскользь не упомянул о том, что именно случилось.
Дрожащей рукой я перелистывала страницы, пока не натолкнулась на более сдержанные, но не менее красноречивые строки о крушении экспериментального летательного аппарата. Журналисты информировали о том, дон Эстэбан де Атэйдэ, лично испытывавший своё изобретение, находится в тяжёлом состоянии и близок к смерти, но врачи борются за его жизнь.
Не падение с лошади, как говорили мне…
Эти события произошли с разницей в один день: девятнадцатого сентября погибла королева. Двадцатого — попал в аварию мой отец…
Я откинулась на спинку стула и задумалась. Мы уехали осенью, когда с гор задули северные ветра. Я это помню. Тогда мама и простудилась. В этом долгом-долгом путешествии. Позднее простуда переросла в чахотку, а спустя четыре-пять лет мама умерла. И отец почти сразу женился на Марселии. Я точно помню, что не прошло и года траура.
На вдове дона Тимотео де Эстэвэса.
Но это было потом, а десять лет назад… Я постаралась восстановить все эти события в памяти. Помню, что ужасно расстраивалась, покидая наш милый уютный особняк в столице. Домик с патио — внутренним садиком. Там был маленький фонтанчик в виде родника, бегущего по камням. Я очень плакала и упрашивала маму остаться. Я любила и фонтан, и кусты олеандра вокруг него…
Король с сыновьями приехал в апреле, когда сады цвели, и на яблонях, сливах и персиковых деревьях завязывались зелёные плоды. Полгода спустя…
Полгода.
Я начала внимательнее перечитывать светскую хронику, начиная с сентября. Конечно, весь первый месяц осени тысяча восемьсот девяносто третьего года пестрел сообщениями о выражении горя то одним из монархов соседнего государства, то другим, то кем-то из иных официальных лиц. Траурные мероприятия. Потом маленькая колонка, сообщающая о назначении нового главного инженера. И… Да! Это то, что я искала!
Двадцать третье сентября: «Его высочество принц Криштиан, удручённый горем, отбыл на курорты Южной Ингварии. Надеемся, это поправит пошатнувшееся здоровье
И всё.
Я снова вспомнила грустного пухлячка с соломенными волосами. Он был бледен тогда… Какие курорты Южной Ингварии, помилуйте? Да оттуда он вернулся бы загорелым и румяным здоровяком!
Я правильно понимаю, что Криштиана через четыре дня после смерти матери направили в дом умалишённых? Нет, я, конечно, допускаю, что неожиданная смерть матери могла повлиять на душевное состояние ребёнка. Но четыре дня! Королевского сына! Не пригласить лекаря, не попытаться вылечить в домашних условиях, в окружении любящей семьи, а… Такое чувство, как будто его просто срочно спихнули.
Сентябрь плюс полгода… Апрель? Я видела Криштиана, показавшегося мне тогда букой, буквально сразу после его возвращения из сумасшедшего дома? Интересно…
«Я не смог тебя спасти… Я никого не смог спасти…». О чём он вчера говорил?
Пожалуй, с меня довольно. Ещё немного, и мне самой понадобится дом для умалишённых. Я осторожно сложила газету с фотографией королевы Арабэллы Луизы и, оглядевшись, по-воровски быстро запихнула её в ридикюль. Что-то смущало меня во внешности августейшей особы, но я никак не могла понять — что.
Я посмотрела на часики, украшавшие мою левую руку. До встречи с Сандрой еще три часа. Отлично! Значит, я успеваю встретиться с Лианором. Ух, сколько ж у меня вопросов появилось к сеньору капитану!
Оставив стопки раскрытых газет служителям библиотечных муз, я направилась к выходу. Вышла на ступеньки и прищурилась от яркого света. Был погожий осенний день, и каштаны горели золотом. Улицу капитана Баретто, старинную, узкую, извилистую, полную каменных домов века пятнадцатого, не покрывал асфальт. Старинный синеватый булыжник глянцево блестел лужами. Сандра подробно объяснила как пройти до нужного мне кафе, в котором мы должны будем встретиться, а, значит, и до улицы Вольных капитанов, поэтому мне не нужно было у кого-то спрашивать дорогу.
Я шла и брезгливо разглядывала руки. Надо будет завести такую же привычку, как у сеньора Диаманто: брать с собой несколько перчаток. От перебирания множества газетных страниц тонкая белая ткань покрылась серым налётом. Больше всего на свете мне хотелось выбросить эту пакость, но — нельзя. Мало того, что ходить без перчаток приличной девушке вообще не пристало, так пастель под моими ногтями ещё и слишком активно свидетельствовала об утреннем вдохновении. Девушка-художница, ужасно, не правда ли?
Я вдруг подумала, что напрасно так легко поверила Сандре, что Криштиан отправился именно кутить. Не докладывал же он об этом младшей сестричке? Как бы это было?
«Доброе утро, Криштиан. Ты куда собрался в первое брачное утро, мой омерзительный брат?» — «Доброе утро, сестричка. Поехал в бордель. Будут друзья и… и дамы с вуалетками»
Я захихикала.
Но даже если так. Моя картина в любом случае не должна пострадать — она гениальна! Какая разница, кто послужил натурой для шедевра? Да! Она — совершенна, как только может быть совершенно полотно художника, ограниченное размером листа и несовершенством красок…