Сомнения Элли Эндрюс

Сабертон Рут

– Как ты добралась сюда?

– Я делала то же самое, что и ты. Ну, несколько раз все-таки налетела на бордюр.

– По-моему, я самоубийца, – замечаю я, кое-как усаживаясь рядом с мокрой собакой весом в полтонны, которая растягивается на сиденье. – Твое счастье, что я спешу, иначе я бы не поленилась и оспорила твою логику.

От внезапного стука в окно мы обе подскакиваем. По ту сторону залитого водой стекла маячит размытое лицо Джея, волосы сплошь в каплях дождя, футболка липнет к телу. Мои внутренности буквально тают, а сердце сжимается от отчаяния. Я опускаю стекло и готовлюсь к операции без наркоза.

– Прости, – говорит он, наклоняясь и ласково касаясь моей щеки. Слипшиеся от дождя темные ресницы похожи на шипы. – Я не хотел тебя обижать. Если бы я только знал, что все обернется именно так, честное слово, я бы ни за что не стал ввязываться…

– Я ни о чем не жалею, – шепчу я, не в силах говорить громче. – За несколько часов ты сделал меня счастливее, чем когда-либо. Надеюсь, ты тоже найдешь свое счастье.

Он качает головой, и дождь течет по его щекам.

– Сомневаюсь, что получу именно то, о чем мечтаю. Но видимо, другого я просто не заслуживаю. И несомненно, не заслуживаю тебя. Пускай я разрушил собственную жизнь, но разрушать заодно и твою я не намерен.

В горле такой огромный комок, что я не в силах говорить. Джей нежно целует меня в губы, и я чувствую соленый вкус слез – не знаю чьих. Он шагает обратно к дому, сгорбившись и опустив голову. Воплощенное уныние.

Увидев мое вытянувшееся лицо, Поппи говорит:

– Да брось, подружка, дела не так плохи. Он по крайней мере жив.

Поппи некогда хотела стать психологом. Как ни странно, диплом она так и не получила.

Стиснув зубы, я решаю сосредоточиться на поездке в Этти-Вудс, куда хотелось бы добраться целыми и невредимыми.

– Тормози! – ору я, когда Поппи пропускает знак поворота.

Словно прилипнув к приборной доске, я быстро принимаю решение. Если уж я не могу быть с Джеем, то по крайней мере постараюсь разгрести тот ужасающий бардак, в который невольно превратила жизнь Сэм. И для этого мне необходимо прожить еще как минимум двадцать четыре часа.

– Хватит! – твердо говорю я Поппи, которая сидит, покручивая

прядь волос и улыбаясь разъяренным водителям, которые чуть не раздавили нас в лепешку. – Я поведу. Проблем для одного дня и так уже хватает. Я в отличие от тебя еще не настолько сошла с ума, чтобы клеить медиков из «скорой помощи».

Поппи собирается возразить, но внезапно замечает, что торчит посредине оживленной магистрали. И некоторые жесты, которые делают водители, до боли напоминают изображения на чудовищных плакатах об убийствах в состоянии аффекта. Если уж мне суждено умереть, предпочту изящную кончину. Я не желаю, чтобы меня насмерть затыкал ключами от машины вот тот водитель «форда», который с угрожающим видом движется к нам. Поскорее поменявшись местами с Поппи – не столько изящно, сколько поспешно, – я включаю мотор, давлю на газ и уношусь прочь, так что Шумахер мог бы позавидовать.

– За каким чертом ты привезла собаку? – Сэм раздраженно смотрит на Серендипити. Я прекрасно понимаю, о чем она думает: о том, что теперь придется разбираться еще с одной проблемой, в то время как больше всего она хочет сосредоточиться на Маде.

– Диппи скучает, – объясняет Поппи. – Она очень тоскует.

Сэм вздыхает. Косички прилипли к голове, нити, которыми они переплетены, полиняли, и краска смешалась с грязью на осунувшемся лице.

– Я понимаю… – Она наклоняется и гладит собаку. – Где Мад, Диппи? Где он?

Я смотрю туда, где трудятся спасатели. Они устали. Видимо, дождь усложнил задачу. По пути мы встретили Шона, и он сказал, что внезапный приток воды может сделать туннели еще более ненадежными. Похоже, время истекает. Притом быстро.

– Где Джей? – Сэм выпрямляется.

Боюсь, сейчас неподходящее время говорить, что чертова Рокси намерена подарить ей племянника. И потом мое личное разочарование кажется таким незначительным по сравнению с тем, что переживает Сэм.

– Дома.

По крайней мере это правда.

Сэм смотрит в никуда.

– Ты нашла мой счастливый кристалл? – наконец спрашивает она.

Блин. Забыла. Пока я подыскиваю слова, чтобы потактичнее объяснить, что про кристалл я забыла, кто-то резко дергает меня за руку. Серендипити тянет поводок с необычной энергией.

Я тащу собаку обратно.

– Перестань!

Понятно, почему большинство собачников не водят своих питомцев на веревке. Из веревки плохой поводок. Серендипити страшно ленива, но, несомненно, сильна. Мы обе тянем, и веревка внезапно рвется, так что я шлепаюсь в грязь самым досадным образом, а Серендипити несется прочь, как олимпийский атлет под допингом.

– Прекрасно. Ну спасибо, Элли, – раздраженно говорит Сэм.

Я сижу в грязи, промокшая и с отбитым задом, и наблюдаю, как собака летит по поляне – мимо машин, мимо прессы – и ныряет под ограждение, за которым трудятся спасатели.

– Теперь еще и она в это ввязалась. – Сэм сердито смотрит на меня. – Вот чего только не хватало, честное слово.

– Прости, прости. – Я с трудом поднимаюсь на ноги. – Сейчас я ее поймаю.

– Да уж, я вижу, как она тебя слушается. Знаешь что? Поскольку мне больше нечем заняться, я сама, ладно?

Она поджимает губы, и я вздрагиваю, поскольку хорошо знаю это выражение. Так было, когда я потеряла задание по латинскому, когда отшила Руперта, когда не заплатила в очередной раз за комнату… короче, бесконечный список.

Я бегу следом, и дурацкие сапоги на платформе вязнут в грязи.

– Прости, – запыхаясь, повторяю я. – Я правда не хотела проблем. Я думала, она скучает…

– Ш-ш! – цыкает Сэм и останавливается так внезапно, что я с размаху утыкаюсь в ее толстый вязаный свитер. – Посмотри туда!

Она тычет пальцем, сплошь унизанным кольцами. В десяти метрах от спасателей Серендипити лихорадочно роет землю. Грязь и камни разлетаются в разные стороны. Собака то и дело отрывисто взлаивает и машет обрубком хвоста, как сумасшедшая.

Мы с Сэм озадаченно переглядываемся.

– А вдруг там…

– Может быть, она…

Мы вновь переглядываемся. Серендипити продолжает бешено рыть. Ни дождь, ни грязь ее не смущают. Куда подевались грусть и отчаяние? Серендипити – просто воплощенная радость. Сердце у меня начинает колотиться, глаза Сэм вспыхивают неожиданной надеждой.

– Они там! – Она бежит к спасателям и кричит: – Мад в том туннеле, который они не успели закончить, а вовсе не в главном! Серендипити его нашла! Слава Богу, что вы приехали!

Дальнейшее превращается в калейдоскоп событий. Спасателей не понадобилось долго убеждать в том, что Сэм права. Более того, один из них сказал, что они уже и сами вызвали кинолога с собакой. Они немедленно перешли туда, где энергично копала и лаяла Серендипити. Каким-то чудом мы с Сэм оттаскиваем ее, но она рвется из ошейника и непрерывно лает, когда спасатели принимаются за дело. Общее волнение растет.

По ту сторону поляны я замечаю еще одну группу людей, только их лица не назовешь радостными – скорее унылыми и равнодушными. Дорогие пальто и джипы безошибочно позволяют определить, что эта публика не принадлежит к оппозиции. Директора компании «Тэпли констракшн» ожидают, когда наконец прекратится досадная задержка.

Один из них стоит чуть в стороне, заслонившись большим зонтиком, и сердито разговаривает по телефону. Красивое верблюжье пальто выигрышно смотрится на мускулистой фигуре. Ботинки, не запятнанные грязью, сверкают самой дорогой итальянской кожей. Словно почувствовав мой взгляд, он поднимает глаза и грустно улыбается.

С чего это Маркус грустит? Происходящее – его рук дело. Он мог бы остановить вырубку. Ему выпало право решить судьбу леса, и он сделал свой выбор.

Все молчат. Слышится только шлепанье лопат и барабанная дробь дождя по листьям. Сэм до боли стискивает мою руку, Поппи раскачивается туда-сюда. Дурной знак.

– Эй! Сюда!

Тишину прорезает внезапный крик. Сэм впивается ногтями мне в руку.

– Да! Мы их нашли! – ликующе вопит кто-то.

Поляна содрогается от громогласного «ура». Мы, как один, бросаемся вперед и вытягиваем шеи, чтобы посмотреть. Первым на свет Божий, шатаясь, выходит коренастый молодой человек, которого поддерживают под руки спасатели, за ним маячит долговязая фигура Мада, которого также ведут двое. Одна из радостей бытия состоит в том, чтобы получать новые разнообразные впечатления, и в эту минуту я, кажется, впервые в жизни искренне рада видеть Мада. Пускай еще хоть тысячу лет протирает штаны на нашей кушетке, я не против.

Сэм бежит к нему, почти не касаясь ногами земли, а Серендипити прыгает вокруг и радостно лает. Камеры жужжат и щелкают, операторы запечатлевают общее возбуждение, внезапно повсюду появляются микрофоны. Репортеры ищут материал поинтереснее.

Не обращая внимания на прессу, мы с Поппи шлепаем по грязи, направляясь к машине «скорой помощи», куда погрузили Мада и Зверя. Сэм взбирается следом, намереваясь ехать в больницу вместе с Мадом. Теперь уж она ни за что не выпустит его из виду.

– Он цел и невредим благодаря тебе, Элли! – кричит она, когда медики закрывают дверцы. – Если бы ты не привезла Серендипити, мы бы никогда их не нашли! Ты спасла Маду жизнь!

Я с открытым ртом смотрю на отъезжающую машину, которая подпрыгивает на колдобинах. Возможно, лес погибнет, а Джей уйдет навсегда, но по крайней мере Мад жив.

Поппи гладит Серендипити и треплет стоящие торчком уши.

– Эй, кто тут спас своего хозяина? Кто тут хорошая девочка? – Она с улыбкой смотрит на меня. – А все потому, что у собак есть прозорливость! Ты знаешь, что это такое?

Поппи читает Достоевского, а я – любовные романы. У нас мало общего.

– Валяй рассказывай, – устало говорю я.

– Это интуитивное умение делать именно то, что нужно. Правда, клево?

Словно для того чтобы подтвердить слова Поппи и навеки запечатлеть их в моем мозгу, борзая самодовольно вздыхает и издает самое шумное и зловонное пуканье, какое я когда-либо слышала.

– Я тебе благодарна, Диппи, – строго замечаю я, – но вовсе не обязана тебя любить.

Собака невозмутимо выдерживает мой взгляд. Полагаю, наша неприязнь обоюдна.

– Прошу прощения! – Над моей головой нависает микрофон. – Элли Эндрюс? Пожалуйста, несколько слов! Я Бен Браун из «Бакингемшира сегодня».

– Ну конечно! – щебечу я, на радостях даже не задумываясь о том, как я буду выглядеть на экране.

Бен показывает оттопыренный большой палец своей команде, и те устремляются вперед с хлопушками и лампами.

– Так, Элли, смотрите на меня, а не в камеру. Прямой эфир! Начали!

Он поворачивается лицом к камере, внезапно став очень серьезным.

– Сегодня в Этти-Вудс, в окрестностях старинного городка Тэпли-на-Темзе, были извлечены из-под земли живыми и невредимыми два последних эколога, участвовавших в акции протеста. Операция прошла успешно благодаря слаженной работе спасательной бригады Тэпли, а также благодаря Элли Эндрюс, девушке Маркуса Лейси, члена парламента от Тэпли.

– Бывшей девушки, – громко поправляю я, глядя прямо в камеру. – Весьма и весьма бывшей. Более того, если бы на всей земле остались только мы с Маркусом, я бы взяла пример с земляных червей и постаралась превратиться в гермафродита.

– Так… – На губах Бена играет нервная улыбка. – Но вы ведь принимали участие в акции протеста, не так ли, Элли?

– По чистой случайности, – отвечаю я. – Я принесла друзьям еду, и меня по ошибке подняли на дерево. Я боюсь высоты. И туалетов наверху тоже нет. Я пережила ужасные два дня.

– Расскажите нам, Элли, – сквозь стиснутые зубы продолжает Бен, – хоть вы и оказались там по чистой случайности, каково было ощущать себя частью происходящего?

Я задумываюсь.

– Я очень испугалась…

Мягко выражаясь. Но, подозреваю, деликатные уши слушателей «Бакингемшира сегодня» свернутся в трубочку, если я скажу, что «чуть в штаны не наложила». Да и мама тоже смотрит эту передачу.

– Особенно когда огромный черно-синий пятнистый паук прыгнул на меня и…

– Повторите! – Какой-то коротышка с растрепанными седыми волосами и в очках с проволочной оправой расталкивает телевизионщиков и оказывается прямо перед камерой. – Вы сказали – черно-синий пятнистый паук?

– Прошу прощения, сэр, – шипит Бен Браун, и на его щеках выступают розовые пятна, – но вы прерываете прямой эфир!

– Ничего страшного! Повторите, паук был черный с синими пятнами? – продолжает коротышка, придвигаясь так близко, что наши ресницы буквально соприкасаются. – Ну?

Я мучительно припоминаю.

– Честно говоря…

– Думай, девочка! – рычит он, отталкивая операторов, которые пытаются убрать помеху с поля зрения. – Это очень важно! Как выглядел паук?

Я думаю. Вспоминаю. Содрогаюсь.

– Да, да, он точно был черный с синими пятнышками. И ужасными волосатыми ногами. Я вам скажу, где его найти. Он забрался мне под одежду… и сейчас лежит на коврике в ванной, в доме у моего друга. Слава Богу,

он сдох. Паук, я имею в виду.

– Да! Да! Да! – Безумный незнакомец потрясает в воздухе кулаками и торжествующе улыбается в камеру. Бен Браун, кажется, на грани нервного срыва, и, несомненно, в этот момент перед глазами бедняги проносится вся карьера. – Они здесь есть, я так и знал!

Сумасшедший паукофил поворачивается ко мне, буквально сияя от радости. Он напоминает религиозного фанатика, которого посетило видение. Возможно, за моим плечом стоят Дева Мария и младенец Иисус, которые улыбаются и машут.

– Может быть, на минуточку перестанем говорить о пауках и вернемся к нормальным новостям? – умоляюще спрашивает Бен.

– Вот вам новости! – Седой незнакомец щербато улыбается и смачно целует меня в щеку. – Вы, юная леди, только что спасли старый лес от уничтожения!

Я, Бен и зрители роняем челюсти.

– Что? – шепотом переспрашиваю я.

– Это так называемый малый британский синий пятнистый паук, один из самых редких членистоногих на Британских островах. Такой редкий, что, по сути, он водится только в двух местах и находится на грани исчезновения. Иными словами, – старик торжествующе сияет, – его нужно охранять. Естественная среда обитания редких видов должна оставаться нетронутой.

Бен Браун в восторге. Он действительно получил сенсацию – и тут же сует старику микрофон под нос.

– Бен Браун, «Бакингемшир сегодня». А вы?…

– Профессор Пикок, Оксфордский университет. Кафедра экологии и энтомологии. Всемирно известная! – Профессор роется в кармане потрепанного пальто и извлекает листок бумаги. Все теснятся вокруг, чтобы получше рассмотреть. При близком изучении оказывается, что он держит иллюстрацию, вырванную из учебника. На ней изображен маленький, но несомненный черно-синий пятнистый паук.

Тот самый поганец, который заполз мне в лифчик.

– Да, это точно он, – вздрогнув, подтверждаю я.

– То есть Этти-Вудс официально объявляется заповедником! – Профессор Пикок протягивает руки и заключает меня в свои влажные объятия. – Я уже давно заподозрил, что малый пятнистый паук обитает в долине Темзы, и как раз намеревался отправиться на поиски в Этти-Вудс. Вы можете себе представить, в какой ужас я пришел, когда два дня назад включил новости и услышал, что лес собираются свести под корень! Если бы не эта юная леди и ее острое зрение, то один редкий вид и целый лес были бы навсегда утрачены для человечества.

Экологи, столпившиеся вокруг, издают радостный клич. Я испытываю смешанные чувства, потому что ненавижу пауков и, честно говоря, полагаю, что их надо убивать. С другой стороны, я рада, что лес спасен и что я, хоть и не по собственному желанию, сыграла тут определенную роль. С ума сойти, с какой скоростью, всего за пару дней, я превратилась из невольного предателя и саботажника в спасителя. Я стою и ошеломленно молчу, пока кто-то шепотом не советует мне закрыть рот.

Бен продолжает интервьюировать профессора и наблюдать, как тот роется в груде листьев в поисках своих драгоценных пауков, а толпа экологов и зевак принимается смеяться и аплодировать. Кто-то даже наигрывает веселый мотивчик на флейте, и я вижу, как Шон в восторге делает в сторону Маркуса неприличный жест. Но Маркус не обращает внимания. Его глаза устремлены на меня, и в них такая мука, что становится не по себе.

Поляна, до сих пор огороженная и зловеще молчаливая, наполняется людьми, которые бегают туда-сюда и возбужденно переговариваются. Появляются репортеры с Ай-ти-эн, Крис Пакхэм обсуждает пауков, а возле ворот Поппи и Серендипити грациозно позируют для «Тэпли газетт». Отчаяние и уныние, которые царили в Этти-Вудс несколько минут назад, исчезают, как грозовое облако. Даже дождь перестал накрапывать. Я возношу небольшую благодарственную молитву и обещаю, что постараюсь отныне вести себя лучше и не жаловаться на утрату Джея.

Я роюсь в кармане в поисках ключей от машины. Если повезет, «Эстер» не слишком обиделась за то, что я ее бросила на несколько дней. Если очень повезет, она заведется с первой попытки. Тогда я поставлю кассету «Аббы», включу звук на полную катушку и поеду, переполненная эмоциями, домой. Если Джей и Рокси уже уехали, жизнь наконец вернется в привычную колею. Или по крайней мере станет такой, какой была до тех пор, пока я не отшила Руперта, не начала встречаться с Маркусом и в доме не появился Джей.

Я клянусь, что решу свои проблемы и найду подходящую работу, как и обещала маме. После душа, выплакавшись и посмотрев какое-нибудь дурацкое ток-шоу, я пойду и куплю газеты со списками вакансий. Может быть, даже нарушу многолетнюю привычку и попрошу папу взять меня на работу в семейную фирму. В конце концов, в любовных романах героини всегда занимают высокие должности в сфере финансов или журналистики. Хипповому магазинчику, где я сейчас работаю, явно недостает романтики, в том-то и заключается моя ошибка. Красавцы мужчины по имени Дарси, как правило, не заходят в «Синюю луну». Гораздо чаще мы обслуживаем увешанных дредами парней, которые хотят новый кальян или штаны с этническим рисунком. Неудивительно, что моя жизнь никак не складывается.

Я предаюсь фантазиям о новой блистательной карьере, точь-в-точь как у героини очередного любовного романа… и обмираю от ужаса, когда замечаю стройную фигурку, которая стоит, прислонившись к потрепанному «лендроверу», и листает журнал. Это сестра Шарлотта. Проще выжать из камня воду, чем оторвать Шарлотту от ее любимых лошадей. У меня кровь стынет в жилах.

Что-то здесь не так. Почему не приехала мама?

10.47

Сегодня самый счастливый день в моей жизни, и все друзья и родственники собрались, чтобы отпраздновать соединение Элли Эндрюс с мужчиной ее мечты.

Но вместо радости, судя по воплям и какому-то подозрительному грохоту, на кухне разразилась Третья мировая война. Парикмахер что есть сил пытается сохранять профессиональную выдержку и не обращать внимания на крик; но когда грохот повторяется, она подскакивает, и я чуть не зарабатываю ожог первой степени. Комнату наполняет запах паленых волос.

– Уберите отсюда эту суку! – Снова треск. – Я ее сейчас убью!

Видимо, между Аннабель и Поппи разгорелась очередная баталия. О Господи! С какой стати я решила, что они хотя бы на день заключат перемирие? С тем же успехом можно по-просить Буша пожать руку бен Ладену.

Мое сердце начинает колотиться в бешеном ритме техно. Я знала, что выйти замуж – плохая идея. О чем я думала, когда согласилась устроить большое пышное торжество и пригласить толпу народа на бесплатную выпивку и роскошный ужин? Мои родные и знакомые совершенно не сходятся друг с другом во взглядах и не в состоянии пробыть рядом хотя бы минуту, не говоря уже о целом дне. Будет бойня. Возможно, мы попадем в ток-шоу, где показывают самые неудачные свадьбы. И в кои-то веки виновата буду даже не я.

Почему я не настояла, чтобы мы сбежали и поженились тайно? Плевать, что друзья и родственники пришли бы в ярость. По крайней мере тогда они бы не передрались.

Мама, ну зачем?… Я в отличие от тебя не мечтала о большой свадьбе!

– Уберите от меня эту тварь! – визжит Аннабель голосом базарной торговки.

– Моя сестра и главная подружка невесты, – улыбаясь, объясняю я парикмахеру. – Если не ошибаюсь, она следующая в очереди на прическу.

Парикмахер заметно бледнеет.

– Можно мне стакан воды?

Судя по лицу, она предпочла бы бренди, но кто я такая, чтобы спорить? Я иду в ванную, по пути задержавшись, чтоб хлебнуть спасительного средства. В общей сложности я отсутствую не более трех минут. Однако когда я возвращаюсь в комнату, парикмахера там уже нет. Только запах лака и паленых волос напоминает о ее присутствии.

Я выглядываю из окна спальни – разумеется, розовый минивэн с надписью «Салон Трейси» исчез. Блин. Она сбежала, а у меня половина волос прямая, половина кудрявая. Отнюдь не то, о чем я мечтала.

– Блин! – В комнату врывается Поппи, стряхивая с платья осколки стекла. – Поправь меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, твоя сестра не питает ко мне теплых чувств.

Капулетти больше любили Монтекки, нежели Аннабель Поппи.

– Потому что ты увела моего мужа! – вопит Аннабель, следуя за соперницей по пятам и также влетая в спальню. Она бросается на Поппи, но та прячется за моей спиной, и я получаю прямо в лицо удар увесистого кулака Аннабель, украшенного обручальным кольцом размером с кастет.

Вижу звезды. Целую вселенную. Только на минуточку закрою глаза…

– Элли! Элли! – Меня рывком поднимают, кто-то хлопает по щекам. Больно, черт возьми. После такого-то нокаута.

– Не позволяйте ей закрывать глаза, иначе она отключится!

– С синяком надо что-то делать! – кричит Шарлотта. – Тащите сюда мясо, мы его приложим. Живо, живо!

– У нас в доме не бывает мяса, – доносится голос Сэм, в котором звучат знакомые самодовольные нотки. Еще минута – и она начнет клеймить мою сестру за то, что та охотится на лис, стреляет уток и рыбачит. И тогда не одна я буду ходить с синяком.

– Есть мясо – значит, совершать убийство.

Старшая сестра презрительно фыркает:

– Люди созданы, чтобы есть мясо, дурочка. Иначе зачем, по-твоему, Бог дал нам резцы? Чтобы жевать салат?

– Перестаньте, – вмешивается Поппи, прежде чем Сэм успевает возразить. – Нужно снять опухоль. Иначе Элли пойдет к алтарю с таким лицом, как будто она спьяну подралась.

Я чувствую, как ее длинные прохладные пальцы щупают мой пострадавший глаз.

– Ну и фингал. Хорошо, что я увернулась.

Аннабель бормочет что-то вроде: «В следующий раз, гадина, я тебя достану», после чего ей наказывают достать из холодильника пакет с замороженной фасолью. Она возвращается, торжествующе размахивая какой-то мокрой зеленой гадостью.

– Подойдет?

Я нервно приоткрываю глаз.

– По-моему, это рубец.

– Я тысячу раз говорила Маду, что Диппи – веган! – яростно восклицает Сэм.

– Не вертись, Элли! – приказывает Шарлотта, загоняя меня в угол и заставляя сесть на постель.

– Не надо! – стону я. Какая-нибудь другая часть коровьей туши – еще куда ни шло, но прикладывать к лицу коровий желудок – извините.

– Эта корова умерла, чтобы теперь ты могла воспользоваться ее рубцом, – заявляет Сэм. – Поэтому не будь такой неблагодарной.

Итак, в день своей свадьбы я лежу на кровати в одном белье, к моему израненному лицу прижаты коровьи внутренности, волосы всклокочены, как у пришельца, а вокруг стоят переругивающиеся подружки. Не хватает только Трейси Эмин [6] для полного комплекта, и тогда мы точно получим премию Тернера. «Мое брачное ложе», картина в духе постмодерна, сочетание патриархальных западных традиций с крахом идеалов феминизма. Ну или что-нибудь такое.

Кажется, я брежу.

– Время еще есть, – успокаивающе говорит Поппи остальным. – Пускай Элли немного успокоится. Я потом сделаю ей макияж.

Поскольку в представлении Поппи макияж – это бледное основание, густые черные тени и кроваво-красные губы, я не прыгаю от радости. И ничуть не становится легче, когда Сэм предлагает заняться моей прической. С дредами, готическим макияжем, в чересчур узком платье и вдобавок овеянная ароматом коровьего желудка, я буду походить на экспонат Музея ужасов.

– И вообще, – бодро говорит Поппи, пока все они топают вниз по лестнице, – мне еще нужно отрезать корни у гербер. Их черта с два выдернешь. Надеюсь, я нарвала достаточно. Пришлось удирать, когда коп меня засек. Представляешь, Шарлотта, вот на что я пошла, чтобы раздобыть любимые цветы твоей матери.

Разбитые бокалы, сомнения, краденые цветы, сбежавший парикмахер – и синяк под глазом. Бог не мог яснее сказать: «Не выходи замуж», даже если бы лично спустился с небес и крикнул на ухо. Отлепив от скулы рубец и испытывая сильнейшее желание стать вегетарианкой, я извлекаю из сумочки мобильник, набираю номер и нажимаю кнопку.