Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни
Шрифт:
— Господа, мы тут сидели тихо, по-семейному, здесь больше никого…
— Нет? Нет, говоришь? Ах ты, никчемная старуха, никакого толку от тебя! Старый сморщенный мандарин! К черту ублюдка-музыканта, я сам буду играть и петь!
С этими словами один из гостей встал, собираясь обыскать каюту на корме, У хозяйки от испуга отвисла челюсть. Лао Ци сообразила, что нужно делать и решительно схватив его руку, положила ее на свою пышную грудь. Тот мгновенно понял, что к чему, и снова сел.
— Ну, так-то лучше, так-то хорошо! Папочка может себе это позволить. Здесь он сегодня и заночует, — сказал он. После этого он пропел отрывок из пекинской
Гуляка растянулся слева от Лао Ци, а его собутыльник, не говоря ни слова, расположился по правую сторону.
Когда в носовой каюте стало немного тише, молодой человек шепотом позвал через перегородку хозяйку.
Та тихонько выбралась к нему, все еще не в состоянии прийти в себя после нанесенных ей оскорблений. Парень, не до конца понимая происходящее, спросил ее:
— Что происходит?
— Это солдаты из лагеря, пьяные вдрызг. Подожди немного. Они скоро уйдут.
— Хорошо бы. Я же вам сказать забыл. Сегодня приходил человек, лицо у него квадратное, похож на большого начальника. Он передал, чтобы не принимали клиентов. Он вечером зайдет.
— Обут был в высокие кожаные сапоги? А голос — громкий, как гонг?
— Да, точно. А еще на пальце — большой золотой перстень.
— Похоже, это был названый отец Лао Ци. Он утром заходил?
— Ага. Мы долго разговаривали, потом он ушел. Я угостил его каштанами.
— Он что-нибудь еще говорил?
— Что обязательно зайдет, потому нельзя принимать клиентов… Еще сказал, что сводит меня выпить.
Хозяйка призадумалась — зачем же приходил смотритель? Неужто он сам собирался провести здесь ночь? Может, ему захотелось чьей-то компании, близкой по возрасту? Непонятно. Старая лодочница давно привыкла к городской грязи, ничто в мире не могло ее смутить, однако же слова солдат, что она «уже ни на что не годится», показались обидными. Она тихонько заглянула в переднюю каюту. Увидев, что там творится, она поморщилась, под нос обругала гостей свиньями и собаками, а затем вернулась назад.
— Ну, что они там делают?
— Ничего такого.
— Так что же там происходит? Они ушли?
— Ничего особенного, спят.
— Спят?
Хозяйка не видела выражения его лица, но уловила интонацию его голоса, потому предложила:
— Послушай, зятек, ты ведь нечасто бываешь в городе — давай сойдем на берег и прогуляемся? Нынче вечером в храме Саньюаньгун — представление, я могу сделать хорошие места. Исполняют пьесу «Цю Ху трижды шутит над своей женой».
Парень лишь покачал головой, не проронив ни слова.
Солдаты еще немного пошумели и, наконец, ушли. Три женщины, сидя у лампы в носовой каюте, перешучивались и высмеивали пьяных гостей. Муж Лао Ци остался сидеть на корме. Хозяйка дважды ходила к нему и приглашала присоединиться к компании — он не откликался. Не в силах сообразить, что же его так разозлило, хозяйка перешла к проверке узоров на полученных четырех банкнотах. Она разбиралась в фальшивках, эти казались подлинными. Хозяйка показала Лао Ци узоры и серийные номера при свете лампы, а затем поднесла деньги к носу, и, понюхав, сказала, что они, наверное, из мусульманского ресторанчика, поскольку от них пахнет говяжьим жиром.
Удо снова попробовала позвать парня:
— Братец, братец, гости ушли, давай допоем песни! А потом мы можем… — она не закончила фразу, поскольку
На лодке было очень тихо. Парень, еще недавно нежно перебиравший струны, теперь не издавал ни звука.
С берега доносились звуки барабанов, гонгов и сон. Торговец с прибрежной улицы женился, на свадьбу собирались гости, шли приготовления к долгому и шумному празднеству.
Лао Ци тихонько сунулась на корму, но тут же вернулась обратно, попытка примирения явно не удалась.
— Что с ним? — полюбопытствовала хозяйка.
Лао Ци покачала головой и вздохнула:
— Просто упрямится. Ну его.
Решив, что смотритель уже не придет, все легли спать. Женщины втроем расположились в носовой каюте, а молодой человек — на корме.
Патруль, ведомый речным смотрителем, явился посреди ночи, когда на реке уже все стихло. Четверо вооруженных полицейских остались на страже у носа лодки, а смотритель и начальник отряда поднялись на борт, освещая путь фонарями. Хозяйка зажгла лампу, она уже через такое проходила и знала, что это обычное дело. Лао Ци, накинув одежду, села на кровать и поприветствовала названого отца и командира патруля, велев Удо подать гостям чаю. Девчонка зашевелилась, досматривая сон, в котором собирала в деревне весенние ягоды.
Хозяйка растолкала спящего парня и привела его в носовую каюту. Тот, увидев речного смотрителя и важного чиновника в черной форме, испугался так, что потерял дар речи, и лишь гадал про себя, в какой переплет они попали.
— Это кто? — надменно спросил командир патруля.
За мужа ответил речной смотритель:
— Муж Лао Ци. Только что приехал из деревни в гости.
— Он прибыл только вчера, господин, — добавила Лао Ци.
Начальник некоторое время рассматривал парня, затем перевел взгляд на Лао Ци. Затем, как будто удовлетворенный объяснением смотрителя, он молча занялся осмотром помещения. Взгляд его остановился на кувшине с сушеными каштанами. Смотритель зачерпнул пригоршню и высыпал в большой карман красивого кителя начальника, тот так же молча улыбнулся.
Вскоре патруль направился к следующей лодке. Хозяйка уже собиралась опустить навес, как тут вернулся один из полицейских, чтобы передать ей сообщение:
— Эй, тетка, передай Лао Ци, что начальник еще вернется, чтобы тщательно ее проверить. Поняла?
— Скоро?
— Закончит патрулирование и придет.
— Правду говоришь?
— Да, когда я тебя обманывал, старая шлюха?
Муж Лао Ци искренне не понял, что так обрадовало хозяйку, поскольку не мог сообразить, зачем командиру патруля возвращаться и проверять Лао Ци. От вида сонной жены его гнев, вызванный предшествовавшими вечерними событиями, развеялся. Он хотел помириться с ней, хотел лечь рядом и поговорить о семейных делах, потому что им было что обсудить. Он подошел и присел на край кровати.
Хозяйка, видимо, понимала, о чем он думал. Но она понимала также, что он ничего не соображает в деле, поэтому она намекнула понятным только Лао Ци образом, что командир патруля скоро вернется.
Лао Ци кусала губы и отрешенно смотрела прямо перед собой.
На следующее утро муж проснулся рано и сразу стал собираться в дорогу. Не говоря ни слова, он положил перед собой соломенные сандалии, трубку и кисет. Собравшись, он присел на край низкой постели, будто хотел что-то сказать, но не мог.