Сон с четверга на пятницу
Шрифт:
На вид начальнику охраны было лет сорок пять. Глаза его, серые, спокойные, были словно подернуты непроницаемой дымкой.
– Ну, а, положим, если писатель сам маньяк, – снова заговорил Гуськов. – Сможет маньяк описать душевный мир хорошего, богобоязненного человека?
– Маньяки не становятся писателями, – ответила Настя. – Писатель всего лишь описывает. А маньяки предпочитают не описывать, а действовать.
Гуськов вздохнул.
– Черт, как же все это приятно, – сказал он вдруг.
– Что
– Приятно говорить с умным человеком на умные темы. Знаете, Анастасия Сергеевна, я очень долго был этого лишен.
– Правда?
– Да. Я всю жизнь проработал в пенитенциарной системе. Охранял зэков, был замначальника тюрьмы. А после отставки пришел работать сюда, в психиатрическую клинику. – Гуськов усмехнулся. – Сами понимаете, с зэками особо не поговоришь. Да и с психами – тоже.
Вдруг он изменился в лице и торопливо добавил:
– Я, конечно, не имел в виду вас, Анастасия Сергеевна. Просто неуклюже выразился.
По лицу Насти пробежала тень.
– Ничего страшного, – проговорила она. – А теперь… я хочу отдохнуть. Вы ведь не против?
– Нет. Конечно, нет.
Гуськов поднялся с кровати.
– Спасибо за разговор. Ничего, если я буду к вам иногда заходить? Поболтать о жизни, узнать ваше мнение по какому-нибудь вопросу?
– Заходите, – разрешила Настя.
– Вот и отлично! Отдыхайте.
И он вышел из палаты, высокий, моложавый, упругий и сильный, как хищный зверь. Настя легла на подушку и натянула одеяло на голову.
– Господи, что я здесь делаю? – мучительно простонала она.
4
Доктор Макарский окинул взглядом свой кабинет. Стол. Негатоскоп. Большой шкаф с лекарствами, запертый на замок. Обстановка, которую он создал сам и которая была ему ближе, чем собственное отражение в зеркале. Макарский немного помолчал, потом посмотрел на Гуськова недовольным взглядом (тот вальяжно сидел на краю стола) и сказал:
– Зачем вы ходили к Анастасии Новицкой?
– Ни зачем, – спокойно ответил начальник охраны. – Просто поболтать.
Макарский поправил пальцем золотые очки и строго произнес:
– Я не хочу, чтобы вы с ней болтали.
Гуськов посмотрел на него сквозь иронический прищур.
– Спокойно, доктор. Берегите нервы.
– Не указывайте, что мне делать. – В голосе Макарского послышалось раздражение. – Настя – жена моего покойного друга.
– Я полагаю, ключевое слово в этой фразе – «покойного»? – уточнил Гуськов.
Лицо доктора помрачнело еще больше.
– Что вы имеете в виду? – сухо спросил он.
– Ничего, – спокойно ответил Гуськов.
Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Доктор Макарский отвел взгляд первым. Гуськов
– Доктор, ну что вы, в самом деле? Я ведь тоже человек, и тоже интересуюсь литературой. Всегда любил книжки.
– Вы можете любить книжки до помутнения сознания, но не доставайте Настю Новицкую. Ей через многое пришлось пройти, и здесь она – гость, а не заключенный. И вы ей не надсмотрщик, так что соблюдайте субординацию и такт.
Гуськов улыбнулся и сделал брови домиком.
– Что вы, доктор! Я ведь охранник. А охранник что делает? Ну-ка, ответьте мне, доктор: что делает охранник?
– Охраняет, – угрюмо сказал Макарский.
– Вот именно! Ох-ра-ня-ет. – Гуськов ухмыльнулся. – Доктор лечит. Убийца убивает. Садист мучает. А охранник – охраняет. Вот я и буду ее охранять. Ее – от вас, вас – от нее и прочих уродов.
При слове «уроды» Макарский вздрогнул.
– Полагаю, вы произнесли это слово, не подумав?
– Конечно, доктор. Я вообще редко задумываюсь. Я человек действия, а думать – это ваша прерогатива. Не обращайте внимания на мою трепотню. Ну, а теперь… – Улыбка сошла с лица Гуськова, и лицо это стало жестким и холодным. – …Давайте для разнообразия побеседуем о деле. Что она вам говорила? На что жаловалась?
В глазах у доктора промелькнула ненависть, но он справился с собой и ответил:
– У нее ярко выраженное диссоциативное расстройство. Она выдумала себе другой мир, в котором ее муж и сын живы.
– Забавно, – сказал Гуськов задумчиво. – Прямо как в фильмах ужасов. Есть такой фильм – «Ожившая мертвечина». Не смотрели?
Макарский слегка побледнел.
– Нет. А при чем тут это?
– Ни при чем. Просто к слову пришлось. Вы говорили, что собираетесь провести с ней сеанс гипноза. Когда это произойдет?
– Я хотел сегодня, но передумал.
– Зря передумали. Чем быстрее вы это дельце провернете, тем быстрее она вылечится. Вы ведь этого хотите?
Макарский поморщился.
– Мне не нравится, когда вы так это называете?
– Как?
– «Дельце». Речь идет о жене моего погибшего приятеля. Она больна, и моя задача – как можно скорее ее вылечить.
– Вот как? Тогда вы не будете возражать, если я попрошу вас провести сеанс гипноза сегодня?
Доктор Макарский чуть не задохнулся от возмущения.
– Послушайте… – процедил он сквозь зубы. – Кем вы себя вообразили?
– Ее преданным поклонником, – с улыбкой ответил Гуськов. – Человеком, желающим, чтобы великая писательница вылечилась побыстрее. В самом деле, доктор, зачем откладывать дело в долгий ящик? Я знаю, что на мое мнение вам плевать, но чем быстрее вы запустите свою «систему выздоровления», тем быстрее она станет нормальным человеком.