Сон веселого солдата
Шрифт:
Случались и более экзотические нападения.
Иду с утреца в тот же детсад, в ту же старшую группу. Вдруг, подкравшись со спины, ягнёнок боднул меня маленькими рожками прямо под зад. Обидел - и с довольной мохнатой мордахой - тикать в открытую калитку своего двора.
"Чесал бы свои растущие блестящие рожки об угол забора или о деревья! Надо ж - пхнуть человека исподтишка, да обязательно в самое обидное место! Морда баранья!"...
Тихие, утонувшие в зелени и цветах сельские улочки взрослые принимают за рай. Для детишек это, конечно, раздолье,
...Выйдя за калитку двора, на улице, прилегающей к нашему дому, чисто выметенной мамой еще с вечера, увидел большую мёртвую птицу. Серая, в коричневую волнистую полоску, она лежала напротив калитки, всем своим видом устремившись в сторону наших окон.
Осторожно подошёл к незнакомке. Довольно упитанная, с уже тускловато-блёклым оперением, лежала она на правом боку, поджав скрюченные лапки. Полузакрытые мутные глазки говорили о том, что она здесь и её уже нет. Отсутствовало что-то главное, необъяснимое и незримое.
Подсунув под тело птицы обе детские ладошки, стараясь придержать повисшую голову с небольшим клювом, понёс грустную находку во двор.
Папа сказал, что это кукушка и умерла она, скорее всего, от старости.
Мы с братаном решили её, как положено, предать земле. Толян взял штыковую лопату, и мы, маневрируя меж разросшихся картофельных кустов, отправились в конец огорода.
Предчувствуя неладное, до вечера маялись в смутных сомнениях. Дождавшись конца рабочего дня, пришли на Кубань. Сбросили шорты и майки, но в воду, как раньше, с шумом не прыгали. Тихо искупались и всё сидели на берегу, ждали осипшего, прерывистого, уже родного голоса.
Так и не дождавшись, грустно поплелись домой.
Родители нас утешали, но всё было напрасно.
Утром отправились на рыбалку, поближе к пропавшему голосу. Ловили на удочки пузатых пескарей. Нанизывали на прутики, жарили на костре и хрумали пресное мясо без соли и хлеба, постепенно отдаляясь от событий прошлого дня и забывая о грусти.
Затем родилась идея поесть диких груш или яблок.
Знали мы хорошо, где и что можно найти: боярышник, тёрн, кизил и орехи. Но больше всего было облепихи, без сахара которую есть было просто невозможно. Желтели её мелкие полезные плоды на колючих ветвях вдоль устья реки...
...Вырвался из спасительной капсулы приятных воспоминаний о радужном детстве и вернулся в бесцветное муторное настоящее. На кровать кто-то несмело присел.
Сжимая и разжимая кисть правой руки, дал понять, что не сплю.
"Тебя мина ранила?", - спросил тихий голос с азиатским акцентом.
"Угу", - ответил на выдохе я.
"И я тоже, - не дождавшись ответного вопроса, продолжал голос.
– Кющать хотель, банка каша на огонь поставил и ждал. Он стал как мяч круглий и взорвался".
Поддерживать разговор и спрашивать, почему перед разогревом не пробил отверстие в металлической банке, совсем не хотелось. А ещё меньше хотелось пустозвонить, жалясь на жизнь.
"Да, судьба у всех разная. Вытерпеть физическую или душевную боль - это не самое трудное в жизни. Гораздо сложней принять её такой, какая она есть. Не обвинять в своих трудностях людей,
Хотим мы или нет, но данную ношу придётся нести. Так лучше это делать, не сгорая от злобы, утопая в слезах и соплях, а с достоинством. Принять свою судьбинушку как понимание, открытие, вспышку. А не как успокоение, доживая оставшиеся годы с поникшей головой, волоча своё существование со смирением нищего у церкви...
Глава 7
...Мы учились терпеть,
постигая терпенья предел.
Мы герои теперь,
только снег уже больше не бел...
Самолёт мягко приземлился на подмосковном военном аэродроме.
Морозный воздух непривычно пронизывал лёгкие до самого дна. Щипал неприкрытую кожу рук и лица.
Молоденькие медсестрички с беспокойными добрыми голосами прямо на взлётке предлагали горячий чай и хлеб с маслом, неустанно повторяя: "Мальчики, мальчики, кто будет чай?".
В ответ мы грустно и виновато улыбались. Чувство сконфуженности и тоскливой безысходности поселятся внутри теперь навсегда...
Под вой сирен и, наверняка, проблеск голубых маячков автобусы быстро пошли на Подольск.
Дальнейшее можно охарактеризовать коротко: "Слава советской военно-полевой медицине!". Как в Кабуле, так и в Подольске.
Ежедневный осмотр и перевязки, усиленное питание, чистое бельё и чистые палаты. Тугую повязку сменили шторкой, закрыв пол-лица.
Активисты-комсомольцы в день моего двадцатилетия подарили транзистор. Скучая от безделья, мучили его все, кто пожелает. Слушали всё подряд, наслаждаясь подзабытым мирным эфиром. Приёмничек могли уронить, свернуть ему голову, - ведь руки были заточены под военную промышленность, - но не украсть.
Нашлась и гитара, но петь совсем не хотелось. Перебирал забытые струны, возвращая руке ушедшую ловкость движений.
С посторонней помощью отослал письмо домой: "Приезжайте".
И вновь потянулись тоскливые дни, подавленные душевным гнётом.
Однажды и снова однажды в палату вошёл Мишка из опорного отделения. Мы всегда его слышали из коридора. Мишка бойко стучал заменителями ног - древними, как наш мир, костылями. Современные войны ставку делают на минно-подрывную деятельность. Вот и Мишка попался на противопехотке, потерял ногу ниже колена. Ребят с таким ранением мы считали счастливчиками.
Он всегда врывался в палату с боевым кличем, а тут вошел и тихо присел. Сидит, напыжился и шмыгает обиженно носом.
"Что случилось, Миха?".
Выждав успокоительную паузу, он вздохнул и стал тихо рассказывать.
"Иду к вам сейчас по нижнему этажу. В коридоре лоб в лоб встретились с госпитальным служащим, как и мы, срочником.
Стоим, смотрим друг другу в глаза, он с двумя вёдрами в руках, я с двумя костылями. Упёрлись взглядами в пустом коридоре и ждём, кто первый уступит, - шумно выдохнув, продолжал дрожащим голосом: - Ну, постояли мы немного, он ударил ногой по костылю. Да сволочь тыловая, подсёк, где нет ноги. Рухнул я на скользком полу, а он геройски переступил через меня и ушёл".