Сон веселого солдата
Шрифт:
К палаткам подошли с тыла. Выскочив на плац, как три чёртика из табакерки, но, в отличие от последних, - чисто вымытые, ну и - слегка загоревшие, сразу поняли, что попали не вовремя. Майор, отвешивая оплеухи, чинил самосуд над дезертиром. Увидев нас, словно разъярённый бык, протрубил: "Почему опоздали в строй?!".
Мы, включив тумблер дурака, перебивая друг друга, стали объяснять, что выходили до ветру, но в лагере, как известно, нужник отсутствует. Поэтому ходили в сопки, а что втроём, так ведь сердцу не прикажешь.
"Быстро всем в строй!".
Я остался стоять на месте. Офицер с хмурым видом вопросительно взглянул. Глядя вслед уходившему "дизельку", я тихо сказал: "Толку от него там, - указав подбородком на Гиндукуш.
– Сам
Невысокий, но крепкий майор, судя по короткой фамилии и форме лица - кореец, как-то сразу весь выдохся. Все знали, что через месяц он будет в Кабуле, и командовать, но уже в боевых условиях, ему придётся такими вот мальчиками, а если точнее, то нами.
"Почему меня не призывают?", - перекатывая носком сапога камешек, продолжал я.
"Фамилия?", - наконец спросил майор.
"Климов".
Он смотрел мне в глаза пронзительно-изучающим взглядом. Мы стояли, практически одного роста и похожего телосложения, упершись глазами друг в друга. Зрительная дуэль продолжалась недолго. Азиатский горячий порыв ветра по-хозяйски накрыл и без того запылённый, затерявшийся среди выжженных сопок, палаточный островок. Стоящее на земляном плацу немногочисленное войско, повинуясь беззвучной команде, пряча лица от пылевой волны, повернуло головы в сторону. На узкой просёлочной дороге, словно призрак пустыни, появился небольшой песчаный смерч. Пробежав по вытоптанной людьми извилистой дорожной ленте, приподнявшись над землёй, свернул и исчез в своих бескрайних владениях.
Майор подумал и решительно произнес: "После праздника, сержант, вернёмся к этому разговору".
Девятого мая, следуя лучшим традициям армейской жизни, День великой Победы мы отметили марш-броском. Всё задумано так, чтобы выбить из солдатской башни скуку и тоску по Родине. Командовал нами старший прапорщик: среднего роста, худощавый, с проседью на висках. На старт выходили неохотно. По всей стране нарядные толпы людей идут парадным маршем с флажками, шариками, цветами, а мы должны почему-то куда-то бежать. Но во всём хорошем можно найти плохое: музыка стихнет, цветы завянут, а шарики лопнут. Также в отрицательном отыщется капелька положительного: бежать предстояло налегке, и, главное, теперь мы знаем, где можно найти много воды. Все терпеливо ждали, пока дневальные, проверяя одну палатку за другой, отыскав хитреца, стаскивали его за ноги с нар и выталкивали из палатки в строй.
Три "зелёных" свистка дали начало праздничному забегу. Старшой сначала пытался подтянуть отстающих, но вскоре, бросив эту затею, стал направляющим, за это мы его сразу зауважали. Лучшего наглядного пособия, чем "Делай как я", - люди ещё не придумали.
Солнце сжалилось над нами и затянулось дымкой. Бежали по петляющей меж сопок, просёлочной, едва заметной дороге. Учитывая, что в учебке я сдал экзамен по физо за себя и ещё за двух "ботаников" на "отлично" и разбирался, что к чему, командир держался молодцом. Дыхание и шаг его были ровными, и это несмотря на то, что на гимнастёрке слева светилась жёлтая полоска, сигнализирующая о полученном - наверняка в Афгане - тяжёлом ранении. Я бежал и, напрягая память, пытался вспомнить, где же встречал этот уставший мудрый взгляд. Старшина, в отличие от нервных бегающих глаз и таких же телодвижений майора, смотрел словно сквозь нас, поверх всего происходящего. Есть у меня такой пунктик - рыться в кладовке своей памяти, пока не найду необходимого. И вспомнил!
В сержантской учебке, у лейтенанта-афганца, замполита роты, был такой же задумчивый взгляд. Прямой его противоположностью оказался ротный старшина. Щёголь с пляшущей походкой, закрученными вверх усиками. Не смотрел, а зыркал бегающими стеклянными глазками.
В один из дней он как-то пропал. Пошёл слушок, что, узнав о своей отправке в ДРА, старшина запил. За что ночью из тёплой квартиры, под белы рученьки, в сопровождении конвойных был доставлен на гауптвахту. Но это не помогло. По вечерам старшина вваливался в казарму в расстёгнутой шинели, с одутловато-помятым лицом, и кончики усов, когда-то закрученных вверх, теперь, как и глаза, смотрели вниз. Не раздеваясь,
Позже, несколько лет спустя, я узнал о его судьбе. Вернулся он домой живой и здоровый, служил начальником хлебопекарни в Баграме, где всегда свежая выпечка и самогонка. Но всё же без потерь не обошлось, ушла от вояки остававшаяся дома жена.
После праздника вновь состоялась встреча с начальником лагеря. Выяснилось, что утеряна моя медицинская карта. Мы оба понимали, что это просто чья-то халатность. Перед отправкой в жаркие южные страны все призывники в обязательном порядке проходили специальный медицинский осмотр и прививались от инфекционных заболеваний.
Майор обещал помочь и слово своё сдержал.
В ночь на двенадцатое мая колонна, состоящая из трёх военных тентованных грузовиков, максимально заполненных солдатами, по ночному пустынному шоссе, на большой скорости, стремительно двигалась в сторону Ташкентского аэродрома.
Таможня работала по нехитрой впускательно-вышибательной системе, позволяющей поддерживать строгий армейский порядок. Солдаты стояли друг за другом, выстроившись в длинную очередь, змейкой хаотично петляющей по всему помещению. Трое служащих таможни, с недовольными заспанными лицами, каждому подошедшему строго задавали один и тот же вопрос: "Наркотики-деньги-водка?". Стоя у стены в стороне, я смотрел на всё это и думал, что именно здесь проходит та линия, за которой что-то безвозвратно утратится.
Подойдя для проверки последним, щёлкнув каблуками, улыбнувшись, сказал: "Наркотиков, денег и водки нет". Они и не подозревали, что перед ними настоящий контрабандист, под левым погоном у которого был спрятан бесценный советский бумажный рубль. А я не знал о том, что за речкой эта валюта не котируется. Лучше б кому-нибудь подарил. Таможенники, переглянувшись, сразу оживились. Один взял на досмотр вещмешок, расстегнул и высыпал его содержимое на стол. Быстро, но внимательно стал осматривать полевую форму, пилотку, туалетные принадлежности, обувную и одёжную щётки, задержавшись дольше всего на свёрнутой в рулон шинели. Другой металлоискателем медленно исследовал всё тело. Третий попросил вынуть содержимое карманов, в которых, как и в вещмешке, было всё по уставу: военный и комсомольский билеты, липовая медицинская книжка, авторучка, носовой платок и расчёска. Больше всего ему понравился личный блокнот, наверняка пытался отыскать пароли, шпионские клички и зашифрованные адреса тайных явок. А что нашёл?! На первой странице - гимн Советского Союза, затем - список дружественных стран Варшавского договора и стран вражеского блока НАТО. Солдатские афоризмы типа - "Лучше два года кричать "Ура!", чем три года - "Полундра!". Ну и, конечно же, текст строевой песни, которую, будучи взводным запевалой, в учебке орал я днём и ночью. Она звучала всегда - когда шли на занятия и в столовую, даже по пути в городскую баню. Но больше всего бесило пение на вечерней прогулке. Мне и сейчас непонятно, для чего солдатам хоровое пение на сон грядущий.
Вечно недовольный сержант злорадным голосом кричал: "Выше ножку, чётче шаг. Раз-два, раз-два, спинку ровнее, задницу не отклячивать. Песню запевай!". Когда же весь взвод должен был подхватывать припев, каждый думал: "Пусть дураки поют", и в итоге был слышен лишь невнятный урчащий гул. Звучала команда: "Отставить, раз-два, запевай!". И все продолжалось до тех пор, покуда под чёткий шаг не полетит патриотическая песня по всей округе.
Отважный голос из строя спрашивал: "Товарищ сержант, а можно?..". Но, не дождавшись вопроса, командир важным, прямо-таки генеральским голосом, наслаждаясь собой, отвечал: "Можно Машку за ляжку, а в армии - разрешите". И всем сразу было понятно, что никаких "разрешите" не будет.