Сон веселого солдата

Климов Вячеслав Анатольевич

Не раз мы ещё встречались на ночных планёрках, но на грудь больше не принимал.

Во все времена работала солдатская чуйка. Уходя на "боевые", знает воин, что не вернётся. Вот и я всегда к чему-то готовил себя. Вне боевых выходов, когда выпадало свободное время, занимался на перекладине и брусьях. Со временем даже приобрёл две самодельные гантели. К гусеничному траку от БМП вместо ручки приварили большой болт, и гантелька готова. Было бы желание.

Взвод собирался на сутки заступить в караул. Брились, подшивались, гладились. Тёплым тихим вечером у штаба дежурный по полку, как

и мы, с ярко-белым подворотничком, проведя визуальный осмотр, дал разрешение заступить в караул. Погрякивая автоматами и штык-ножами, поднимая пыль тяжёлыми ботинками, мы направились принимать вахту. Караульное помещение находилось напротив штаба дивизии. Имея небольшой опыт сна на посту и помня, что здесь вам не Россия, расклад здесь иной, я выбрал должность выводящего, в обязанности которого входило - ночью спать, а рано утром вывести из камеры караульного помещения сидящих на гауптвахте арестантов. И в течение всего дня сопровождать их на подсобно-чёрных работах.

Рано утром, когда ещё даже солнышко спало, из душного бетонного узилища выпустил ребят подышать свежим воздухом. Их было человек семь, все из солдатско-сержантского состава. Это были бунтари и залётчики, но такие же, как я, молодые простые ребята, отличаясь лишь тем, что они без ремней и кепок, а я с автоматом и штык-ножом. Мы вышли на дивизионный плац. На чёрном небе звёзды отсутствовали. Дул холодный, пронизывающий до костей ветер. Все спрятались за высоким металлическим щитом, на котором красовались портреты членов ЦК КПСС.

"Можно покурить?", - тихим голосом спросил паренёк из музвзвода.

Я разрешил и отошёл в сторону, чтобы не пропустить проверяющего. Курить арестантам было запрещено. Ненадолго осветив заспанное лицо, спрятанный в ладонях от ветра и от посторонних глаз, сверкнул огонёк зажжённой спички. Не успел курильщик сделать и пары затяжек, как вдруг из-за физиономии взиравшего на нас с абсолютным безразличием министра обороны выскочил начальник гауптвахты. Худощавый, среднего роста капитан, со злым лицом и сросшимися бровями, сразу нанёс солдату удар по лицу. Светлячок сигареты, разлетевшись огненными брызгами, быстро погас.

"Тебе плюс пять суток ареста!
– прошипел он.
– А тебе, - ткнув пальцем в мою сторону, - трое!". И так же быстро исчез за широким, но плоским фейсом министра.

Возомнившему себя мечом правосудия начальнику свою прыткость и смелость проявлять бы не на плацу, а в борьбе с "духами", которых он лицезрел лишь в холодных камерах своих владений, напрочь забыв, что отлавливают врагов в горах и поставляют ему эти вот юноши. Повисло молчание, музыкант смотрел невеселым взглядом.

"Пойдём разоружаться, сокамернички", - махнув рукой, ничуть не расстроившись, сказал я им.

В караулке, развеселив новостью сослуживцев, сдал всё, что мне теперь не положено, и отправился на губу.

Перед завтраком, под конвоем своего друга, я шёл в казарму, чтобы заменить новую эксперименталку на сменку.

Подходя к расположению роты, сказал Олегу: "Лицо сделай построже". Сняв кепку и сомкнув руки за спиной, понурив голову, вышел вперёд.

"Что за маскарад?", - спросил старшина, строивший роту на завтрак.

"А меня, как ненадёжного элемента, упекли на трое суток в кутузку...".

В строю засмеялись.

"Отставить ржачки", - скомандовал старшина.

"Направо, в столовую шагом марш!". Спустя полчаса,

на небольшой забетонированной площадке - плацу гауптвахты, капитан-"бровеносец" проводил утренний осмотр. Внимательно шаря глазами по заключённым, медленно приближаясь, шёл вдоль строя. Поравнявшись с новичком, нахмурив лоб, подозрительно всматриваясь, остановился. Светло-бежевая солдатская форма ладно сидела на мне, словно руки к ней приложил умелый портной: далеко не новая, выгоревшая и стиранная-перестиранная, но опрятная и, главное, не висевшая балахоном (спасибо землячкам-камазистам за нужный подарочек...).

"У тебя брюки ушиты, быстро распарывай и возвращай уставной внешний вид".

"Никак нет, я не ушивал...", - упрямо смотря в жёсткие глаза, ответил я чистую правду. У многих, стоявших в шеренгу по одному, из-за распущенных швов брюки потешными галифе топорщились в стороны.

"Даю пять минут на устранение".

Я, не пошевелившись, продолжал смотреть в глаза капитану, этим демонстрируя, что от сказанного не отрекаюсь. Из отвисшего бокового кармана военно-полевой куртки он вытянул увесистую связку ключей. Погрякивая металлом, отыскал небольшой брелок-ножичек и, приближаясь, открыл его на ходу. Наклонившись, рукой схватил штанину выше левого колена и снизу вверх звучно резанул материю игрушечным ножом. Складывая орудие труда, отступил на пару шагов и с удовлетворением и даже наслаждением рассматривал работу.

"Надо же, какая находчивость", - думал я, глядя на разрез. И очень захотелось процитировать капитану строчки из клятвы-присяги, где чёрным по белому было написано: "Клянусь... всемерно беречь военное и народное имущество...". Но воздержался, в этих застенках он местный царёк. Сказать-то можно, но что потом, кроме ненужных проблем...

"Хорошо, что хоть нижнее бельё не проверяют", - мелькнула шальная мысль. Трусы "семейного" фасончика на мне были уж точно в не уставной цветочек.

Накануне, готовясь к наряду, мы устроили "показ мод". В ткань нижнего белья туго закручивали камешек размером со спичечную головку и окунали его в раствор хлорки. Повторив эту процедуру по всей поверхности трусов, вывешивали их для просушки на солнцепёк. Через некоторое время хлорка, съедая краску, проявляла на тёмно-синем фоне голубенькие цветочки.

После осмотра заперли в камеру. Сержантов наказывали не общественными работами, а изоляцией. Вечером, прогулявшись под присмотром знакомого автоматчика, шли на ночлег. Каждый брал стоящий у стены деревянный настил, взгромоздив на спину и согнувшись, нёс в камеру.

Тащил я по узкому коридору свою новую кровать и размышлял, что точно такие же стояли у нас на пляже, но для других целей.

В прямоугольном бетонном склепе, над полом, на уровне колен, словно рельсы крепились два металлических уголка.

Но крученный, как поросячий хвост, капитан был мастак на выдумки. Внимательно надзирал за тем, чтобы нары складывали не по задумке конструктора - на благо людей, а с извращением - под металлические брусья. В головах - вместо подушки - лежак слегка возвышался. На нары мы не ложились, а втискивались.

"Когда проснёшься, резко не вставай, а то башню разобьёшь", - предупредил сосед.

Утром одновременно зажёгся свет и прозвучала команда "Подъём!". В камере раздались глухие удары, маты и смех.