Сонадариум. Полёт Ли
Шрифт:
Он
вот и проводил их всех потихонечку – господи да что ж она взялась такая тоска – жар теплом окутывающий леденящий жар – говорят так бывает – потом пройдёт – думал прорвемся мы обязательно прорвемся – прорвались… – укатало старого солдата с семерых смертей – ничего это ничего ничего – тишина указательным пальцем льнёт к губам – это затаённая та же всё извечная
К нам театр приехал
Рукавичкой в тот вечер протёр все звёздочки – чтобы пусть им сиять… им сиять…
Едет в гости к нам в теремок театр сегодния… Готовсь к встрече, мышиный народ по уголкам. Будь готов! Всегда готов… К смерти – будь готов! Всегда готов! К любви – будь готов! Всегда…
И присели мышки по уголкам, и притихли, и приготовились, и за – незаметились…
Первые кибитки… их везут лошадки… у лошадок хвостики и гривы цвета неба… всегда цвета неба… и звёздочки вплетаются им в гривы… Трясут гривой лошадки-то…
Смехотабыч сидит – снежный дед – на козлах. Правит поди. А у самого с карманов горошинами леденцы о земь скачут.
– Ты б карманы зашил, слепой дед!
– А? Чего?
– Трали-вали портки вкрали!
– Ну-те – кыш-ш-ш!
Насилу разогнал привередников. Важно едет. Пыхтит. Семикур.
– Эй! Где тут у вас насилу пристать?
Весёлая цыганская орда – нездешний люд. Сказано – родственники…
Уместились. Лошадки под навесом овёс жуют. Шкоденята пока рядом крутяться, не шалят и с испугу аш скромно ведут.
– Дядь, а, дядь! Это кто? Не гуингнгм?
– Кк-кыш, пустяки!
– А чего он жуёт?
– Кыш, болотники!
– Дядь, ну, дядь! Скажи – кто?
И аж ухи прижали к спине.
– Кракадил!!!
– Дяденька! Милый! И хвостик у тебя пушистый и красивый самый на свете, скажи – кто?
– Ну и ладно, скажу. Это – сло́ны!
– Ох ты! Прямо с хоботой?
– Не! У этих от хоботов думка одна. Потому что задумчивые. Ни к чему хобот им, когда мысль без того к земле тянет. И за это зовут их ло́шадями.
– Честно так?
– Не бывает честней!
Разместились насилу приладились. Стали жить. Час живут, два живут, стала ночь.
– Извините, а где режиссёр?
– Извиняю. Я к вашим услугам, сир!
– Вы? Простите, но… Да и я не король…
– Вы уверены? Впрочем да. Это видно из вашего правого кармана.
– Из кармана? Простите, но где же вы?
– Он ушёл. Теперь я! Вам кого?
– Я хотел лишь узнать кто всего режиссёр…
– Режиссёр? Это я! А вы кто?
– Ох! Я – король…
– Извините. Но это абсурдица!
– Нет такого слова…
– Если слово выговаривается менее, чем в три приёма, стало быть оно есть! И прошу вас учесть: мне нанесено оскорбление недоверием. Вами. Не далее как вчера. Дуэль неизбежна как развитие отрогов. Сегодня! Вместе! Умрём!
– Простите, а вам ничего не видно из моего правого кармана?
– К сожалению – нет!
– Мне тоже. Но почему «к сожалению»?
– Потому что вы вполне бы могли запихать туда пару тройку наливных яблок, кремовый тортик и бутылочку крепкого для вашего лучшего друга и его несчастной семьи…
– А кто мой друг?
– Ну с таким вот карманом – никто. Но если исправить положение, согласно изложенному мною рецепту, то им бы сразу стал я!
– А чем несчастна ваша семья?
– У каждого выдающегося актёра семья всегда несчастна им одним!
– Извините, вы не знаете кто режиссёр?
– Режиссёр? Хм… А, ну да! Режиссёр скоро будет и вы сами с ним вдруг познакомитесь. Он всегда позже всех!
По углам шубутки. Мышки по́ дому бегают тихие. Видно – лишь краем глаза. А вокруг уже – жизнь. Все – никто. И никто эти – разные.
– Сударь, вы не знаете – у этого дома был когда-нибудь хозяин?
– Он умер давно…
– Очень жаль! Мне нужны три носки?!
– Три, простите, чего?
– Не чего, а зачем! Два на ноги и один как эталон свежести в фро́нтон-карман. Я не переношу дисгалантности!
– Да, он видимо всё-таки умер…
– А у вас нет?
– У меня только две.
– Две – чего?
– Две носки??…
– Очень жаль!
Но у барышень всё ведь не так? Тихий филин спустился на окошко к ним.
– Мариэль! Ты не видела ланскую шаль? Где-то здесь упи́хала и вот она – не найду!
– Возьми шаль у Катрин! Там такая же, но с натюрмортами.
– С натюрмортами можно, но фенички?
– А чего? Ты их сплющь!
– А поматка?
– Поматка щекотная, не бери.
– Нет, если взять и наплющиться!
– Хорошо! Эт ты здорово выдумала. Будем брать!
Тихий филин упал на «упи́хала». Под окошко и тихо лежал. И не слышал щекотной поматки и желания барышень «плющиться». В доме мир стал – взвито́й.
Дом наполнился звуками затихающими и воспламеняющимися отовсюду. Дом забылся в темноте ставших ведущими в неопределённость коридоров. Дом запутался сам в себе.
– Там… дальше… Туда можно не ходить. Я проверял – там совсем ничего нет…
– Но что-то стискивает нам горло и мы должны…
– Мы не должны… больше… там написано то, что нас нет…