Сонник Инверсанта
Шрифт:
Я внимательно взглянул на Адмирала. Этот человек не лгал и не лицемерил. Подобно верному служаке-псу, он и впрямь хотел обрести доброго надежного хозяина. Он желал сильного монарха, но он отчаянно боялся недосказанности и подвохов. Уж чего стоят дворцовые интриги, этот прохвост знал превосходно. И выбор свой он остановил на мне отнюдь не случайно. Человек, способный предсказать затопление подвалов и смерть колдуна-поджигателя, мог предсказать и более весомые события. Например, будущее страны, происки ближайших соседей и так далее, и тому подобное.
Другое дело, что Корнелиус понятия не имел о моем Отсвете. Между тем, Осип приносил мне
– Давайте договоримся так, – предложил я. – Слушать записи мы не будем. Я прекрасно все помню, и беседы, о которых идет речь, действительно имели место. Имели, и более того – будут иметь место в дальнейшем. С кем я беседую, вы не поймете. Думаю, вам это не так уж и нужно. Но можете мне поверить, к нашим с вами отношениям касательства это не имеет, как не имеет это отношения и к нашим общим недругам. Позднее я как-нибудь постараюсь растолковать, в чем тут дело, но пока это делать рано.
– Но если это происки…
– Ни в коем случае! – я твердо покачал головой. – Это не происки врагов, и давайте забудем о политике стрелочников. Знаете, есть такое изречение: трудно искать черную кошку в комнате без света – особенно если этой кошки там нет. Вот и нечего заниматься чепухой.
Адмирал Корнелиус упрямо набычился.
– Но я думал, что если за этой записью охотились, рискуя собственной шкурой…
– По глупости! – перебил я его. – Рискуя собственной шкурой по собственной глупости! Потому что тоже ищут черных кошек в черных комнатах.
Адмиралу не слишком понравилась моя речь. Это было видно по поджатым губам, по хмурому виду. Но как бы то ни было, он принял мое объяснение. По всей вероятности, к мысли о том, что я в какой-то степени являю собой господина Кандидата-Консула, он начинал уже привыкать.
– И последнее!…
Он с готовностью поднял голову.
– Если вы об Ангелине и Павловском, то девушка уже едет сюда. Господина Павловского все еще ищут.
– Я хотел спросить другое: что за странные имена у ваших помощников?
– Зулис и Перкарлайт? Не понимаю?… – он пожал плечами. – Самые обычные имена. Не такие, конечно, как Корнелий или Артем, но тоже вполне распространенные.
Чтобы не выглядеть дураком, я кивнул.
Глава 5 Маленький фейерверк…
Этой ночью Осип, разумеется, отсутствовал, а утром, едва появившись, сбросил с себя шинельку и начал проворно обряжаться в полосатую, неведомо откуда взятую тельняшку.
– Живем! – азартным шепотом сообщил он. – Паровоз бежит, поршни работают!
– Мне бы твои заботы. – Я поморщился.
– Это уж хренушки! – Осип покачал головой. – Ты у нас теперь из ранга августейших особ, а им жизненные радости не положены.
– Что же им положено?
– Мигрень, подагра и ранняя смерть от бомбы обкурившегося провокатора.
– И все?
– Ну… Если мало, еще всенародное обожание и ночной геморрой.
– Спасибо.
– Не за что, Ваше Величество… – став похожим на матроса анархиста, Осип подмигнул мне сразу двумя глазами и вновь удалился – на этот раз вполне по-человечески – через окно. По-видимому, отправился к белокурой студентке Клаве.
Впрочем, так оно было даже лучше, потому что уже через полчаса ко мне
– Ты живой! – прыгнув от порога, она повисла у меня на шее. Сохранить невозмутимость не получилось. Глядя на ее слезы, я почувствовал, что и у меня невольно першит в груди. Так мы и стояли у порога, молча стискивая друг друга в объятиях. И тотчас исчезла жалость к себе и тому убежавшему в никуда миру.
В общем, было, над чем призадуматься. Хотя вряд ли я мог выдумать что-либо новое. По мнению сильных, любовь – это сплошные сопли. По мнению всех прочих, – болезнь и наваждение. Сейчас же точность формулировок меня не интересовала. Вполне добровольно я готов был страдать этой болезнью и этим наваждением.
– Господи, подумать только! – шепнула она. – Ты – и Кандидат-Консул!…
– Разве я не говорил тебе об этом раньше?
Она помотала головой.
– Ты говорил, что ты дипломат, но я и этому не верила. Ты ведь был раньше совсем другим!
– Лучше или хуже?
– Другим!…
Ревность – едкое чувство. Во всяком случае, говорить про «раньше» мне тут же расхотелось. Да и вообще расхотелось о чем-либо говорить…
Я взглянул на кровать, вернулся взглядом к распахнутой двери. Ногой захлопнул последнюю и стремительно подхватил Анну на руки. Она могла бы обидеться, но она не обиделась. Более того, моя торопливая свирепость ей даже пришлась по нраву. Мне даже не пришлось разогревать ее, – да мне этого и не хотелось. Я сам жаждал прохлады, и мой раскаленный альпеншток вошел в нее, как орудие ката в тело пытаемого пленника. Я не слышал шипения, но она явственно застонала. Не от боли, – от наслаждения. Как бывший психолог я мог объяснить это весьма просто: мы оба спешили разрядиться. От нервного напряжения, от затянувшихся страхов. И странное дело: моя слабость, перетекая в нее, обращалась в силу, а мое собственное исступление возвращало Ангелине былую выдержку. Это нельзя было именовать животным актом. Не было это и соитием двух мыслящих существ, – мы попросту лечились. Как умели и как могли. Она избавлялась от собственных переживаний, я – от своих. Трение наших тел добывало все тот же животворный огонь древних, и как в старину он продлевал нам жизнь, стимулировал к новым безумствам и новой боли…
А после наманикюренным пальчиком Анна выводила узоры у меня на груди, и я гладил ее по теплой спине, думая, что сам по себе человек всего лишь грустная половинка. И жаль, что этап окончательного становления неоправданно затягивается. Необходимы звенышки, без которых цепочка никоим образом не сложится. Но звенышек под рукой нет, и люди мучаются, вершат глупости, рыщут по земле, убивая себе подобных. Кто знает, потому, может, и убивают, что не находят свои биологические «половинки», к чужим же испытывая патологическую ненависть. Для того и дается им столь долгая жизнь, чтобы обрести, наконец, самое себя. Поскольку личностей нет, а есть математика сверхтяжелых чисел. Геометрия в разрезе и объеме. И люди, бродят по свету, не ведая, что на деле являются всего лишь дольками чего-то более целого. А впрочем… Надо бы расспросить обо всем этом Осипа. Уж он-то в подобных дебрях наверняка не плутает…