СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ
Шрифт:
— Хорошо, Голан, — тихо ответил Пелорат, рассматривая носки своих ботинок. — Может быть, вы посмотрите на это вот каким образом. Что, если бы вы были одноклеточным существом…
— Я знаю, что вы хотите сказать, Янов. Не будем об этом. Мы с Блисс уже обсуждали эту аналогию.
— Нет, вы представьте себе. Пусть вы одноклеточный организм, обладающий сознанием и мышлением человека. И представьте, что вы столкнулись с возможностью стать многоклеточным организмом. Разве не стали бы одноклеточные организмы сопротивляться включению в многоклеточный организм и оплакивать
— Нет, — Тревиц решительно покачал головой. — Это ложная аналогия, Янов. У одноклеточных организмов не может быть сознания и мышления. Говорить, что они теряют индивидуальность, значит говорить, что они теряют то, чего у них никогда не было. Однако человек обладает сознанием и мышлением. Он может потерять индивидуальность и независимость мышления. Так что ваша аналогия не годится.
Они замолчали, наступила почти гнетущая тишина. Наконец, пытаясь сменить тему разговора, Пелорат спросил:
— Что вы ищете на обзорном экране?
— Привычка, — скупо улыбнувшись, ответил Тревиц. Компьютер говорит мне, что нас не преследуют геянские корабли и сейшельский флот не вылетает навстречу. Но я все равно всматриваюсь, хотя знаю, что датчики компьютера в сотни раз чувствительнее, чем мои глаза. Компьютер способен ощущать свойства пространства, совершенно недоступные человеку… Я это знаю, но все равно смотрю…
— Голан, — сказал Пелорат, — если мы в самом деле друзья…
— Обещаю вам, что я постараюсь ничем не огорчать Блисс.
— Я не об этом. Вы скрываете от меня, куда мы летим, как будто не доверяете мне. Вы знаете, где Земля?
— Простите, — сказал Тревиц и посмотрел на Пелората, подняв брови. — Вы считаете, что я скрываю это от вас?
— Да, но почему?
— Не знаю, — сказал Тревиц. — Действительно, почему? Не из-за Блисс ли?
— Блисс? Вы не хотите, чтобы она узнала? Право, старина, ей можно полностью доверять.
— Не в этом дело. Какой смысл не доверять ей? Я думаю, что она, если захочет, сможет выудить из моего разума любую тайну. Я думаю, причина совсем детская. Я чувствую, что вы обращаете внимание только на нее, а я для вас будто не существую.
— Да что вы, Голан! — Пелорат был потрясен.
— Я знаю. Я пытаюсь проанализировать свои чувства. Вы пришли ко мне с опасениями за нашу дружбу, и выяснилось, что у меня тоже были опасения. Я сам себе в этом не признавался, но, вероятно, ревновал. Кажется, я пытался отомстить вам, заводя секреты и злясь без причины. Как ребенок.
— Голан!
— Я же сказал, это ребячество. Но покажите мне человека, который иногда не вел бы себя по-детски. Однако мы выяснили, что мы с вами по-прежнему друзья, и я больше не намерен играть в эти игры. Мы направляемся на Компореллон.
— Компореллон? — протянул Пелорат, вспоминая.
— Вы ведь помните моего друга-предателя Мунна Ли Компора и нашу встречу с ним на Сейшелах?
— Конечно, помню. Компореллон — планета его предков. Лицо Пелората просветлело.
— Если это правда. Я не склонен
Пелорат откашлялся и спросил с сомнением:
— О, мой дорогой друг, вы уверены?
— Моя уверенность или неуверенность здесь ни при чем. У нас нет выбора.
— Но если мы берем за основу то, что нам рассказал Компор, то надо учитывать все, что он рассказал. Я вспоминаю, что он утверждал, что на Земле нет жизни, что вся ее поверхность радиоактивна. И если это правда, тогда мы напрасно летим на Компореллон.
Они сидели втроем за вторым завтраком, с трудом уместившись в столовой.
— Неплохо, — удовлетворенно сказал Пелорат. — Это из наших терминусских запасов?
— Нет, — ответил Тревиц. — Те запасы давно кончились. Это мы загрузили на Сейшелах, перед тем как отправиться на Гею. Необычно, правда? Что-то морское и хрустящее. А вот это я, когда покупал, считал капустой, но по вкусу не похоже.
Блисс молчала. Она осторожно ковырялась в своей тарелке.
— Ты должна поесть, дорогая, — мягко сказал Пелорат.
— Я знаю, Пел. Я ем.
— У нас же есть геянская еда, Блисс,- сказал Тревиц. В голосе его был оттенок раздражения, который он не сумел скрыть.
— Да, я знаю, — ответила Блисс. — Но лучше ее поберечь. Неизвестно, сколько мы пробудем в путешествии, в конце концов мне все равно придется есть пищу изолятов.
— Чем же эта пища плоха? Или Гея может есть только Гею?
— Совершенно верно. — Блисс вздохнула. — У нас говорят: "Когда Гея ест Гею, ничего не теряется и ничто не появляется." Только сознание переходит на другой уровень — вниз или вверх. То, что я съедаю на Гее, в ходе обмена веществ в основной своей части становится мной, оно по-прежнему остается Геей и получает возможность участвовать в сознании Геи на более высоком уровне. А какая-то часть, превращаясь в отходы, переходит на низший уровень сознания. — Блисс положила кусок в рот, решительно разжевала, проглотила и сказала: — Это часть глобального круговорота. Растения вырастают, их едят животные, мы едим их. Организмы, которые умирают, встраиваются в клетки гнилостных бактерий и так далее. В этом круговороте сознания участвует и неорганическая материя. И все в этом круговороте может участвовать в сознании более высокого уровня.
— Это, — заметил Тревиц, — можно сказать о любой планете. Во мне каждый атом имеет долгую историю, за время которой он был частью многих живых существ, включая людей;
может быть, долгие годы находился в море, или в куске каменного угля, или в скале, или был частицей ветра.
— Но на Гее, — сказала Блисс, — все атомы — это часть планетарного сознания, о котором вы не имеете представления.
— А что произойдет с овощами, которые вы едите сейчас? спросил Тревиц. — Они тоже становятся частью Геи?