Соотношение сил
Шрифт:
– Верить нельзя, надо знать точно.
– Точно? – Тибо покачал головой. – Допустим, Брахт, так же как фон Лауэ, уволился, ушел в оппозицию. Но это не мешает консультировать, участвовать косвенно. Вот Мейтнер. О чем она говорила с Ганом? Разумеется, о науке. О чем же еще? Невольно могла подсказать что-то важное, вы понимаете…
Да, это Ося понимал.
«Хотите сказать, написав об открытии Гану в нацистский рейх, я нарушила закон предустановленной гармонии?»
Он помнил, как в спокойных серых глазах Мейтнер мелькнул испуг, а потом появилась насмешка. Насмешка над профаном, который не догадывается,
«Мистер Касли, простите, но вы не ученый. Вы судите о людях, которых совсем не знаете».
– К тому же ваше интервью, в отличие от моего, хоть немного приоткрыло характер Мейтнер, – продолжал Тибо, – фраза «делать бомбу для Гитлера могут только умалишенные»…
– Всего лишь фраза, – перебил Ося и махнул рукой. – Я бы не спешил с выводами. А кстати, как же Гана выпустили в Данию? Они же все намертво засекречены.
Тибо насупился, помолчал и задумчиво произнес:
– Ну, видимо, Отто объяснил седьмому отделу, что для успешной работы над бомбой ему срочно нужна консультация профессора Мейтнер. – Он подмигнул и заговорил тонким жалобным голоском: – «Мы так долго работали вместе, она стала моим вторым научным “я”, или первым, как вам будет угодно. Клянусь не заразиться от нее еврейским духом. Моя арийская лояльность нерушима. Клянусь не выдать ни одного секрета и вернуться в рейх таким же законопослушным гражданином, каким являюсь с младенчества».
Получилось смешно, но Ося только слабо улыбнулся. Тибо посопел, вернул лицу нормальное выражение и добавил со вздохом:
– Вот так рождаются мифы.
– Что вы имеете в виду? – спросил Ося.
– Аппарат Гейдриха контролирует все. Муха не пролетит, мышь не проскочит. Между тем прямо под носом у всесильного аппарата спокойно существует антиправительственный заговор, в котором участвуют генералы, дипломаты, верхушка абвера.
– Этот заговор совершенно не опасен, вот они и смотрят сквозь пальцы.
– Утечка информации тоже не опасна? – Тибо усмехнулся. – Стенограммы секретных совещаний в Ставке фюрера на следующий день становятся достоянием всех разведок, от американской до аргентинской. Нет, я не хочу сказать, что в СД служат олухи. Устраивать провокации и нагнетать страхи они умеют, надо отдать им должное. Шлепнуть или похитить кого-нибудь – тут они мастера. Но воровать чужие секреты и охранять свои – задачка посложней. – Он развел руками. – Не справляются.
– Мы тоже не особенно преуспели. – Ося вздохнул и, помолчав, добавил: – Согласен, приписывать Гейдриху и его команде сверхъестественные способности – паранойя. Но расслабляться вряд ли стоит.
– Нет, милый мой Джованни, не паранойя. Значительно хуже. Миф! Изнанка любого мифа – самооправдание. Опаснейшая штука, я вам скажу. – Тибо достал очередной платок, но ничего вытирать не стал, скрутил его жгутиком, развернул, опять скрутил, намотал на палец, пробормотал задумчиво: –
– Главную консультацию Гану она уже дала, – мрачно заметил Ося, – сказочный подарок к Рождеству тридцать восьмого дорогому другу и коллеге Отто, а на самом деле Гитлеру.
– Джованни, хватит. – Тибо сморщился, сунул измятый платок в карман. – Вы не там ищете виноватого. Перед нами столько реальных мерзавцев от науки, а вы обвиняете Мейтнер. Глупо и жестоко.
– Мерзавцев обвинять бессмысленно, их надо обезвреживать, а Мейтнер – человек разумный, с нее спрос другой, – угрюмо объяснил Ося.
– Ох, Джованни, слишком вы все упрощаете, – вздохнул Тибо, – среди далемских затворников слабоумных нет.
– Я имею в виду моральное слабоумие. Интеллект ни при чем. Хотя он может рухнуть. Моральное слабоумие подтачивает основу личности, начинается распад.
– Интересная мысль, но, пожалуй, чересчур оптимистичная. – Тибо хмыкнул. – Остается верить, что вы сумели заставить Мейтнер задуматься о том, о чем ей думать совсем не хочется. Может, теперь она станет осмотрительней в научных беседах с Ганом.
– Рене, вы преувеличиваете мои способности. – Ося ухмыльнулся. – Я для нее профан, да еще и наглец.
– Что наглец – это точно, – кивнул Тибо.
Утром, прощаясь у дверей гостиницы, Тибо вдруг спросил:
– Помните, кто изобрел пулемет?
– Кажется, какой-то американец по фамилии Максим. А что?
– Так, ничего. Просто в голову пришло. Первое в истории оружие массового уничтожения. Четыреста выстрелов в минуту, в идеале – четыреста трупов в минуту. Сдвиг сознания. Пулеметы, танки, бомбы, обычные, потом урановые. Стремительная инфляция человеческой жизни. Раньше я о подобных вещах не задумывался.
Подъехало такси, Тибо обнял Осю, похлопал по плечу:
– Ну, доброго пути. Постарайтесь хорошенько отдохнуть. Впереди много дел. Гуляйте и спите побольше.
* * *
Проскуров набросал для Мити инструкцию на листочке:
«1. Увидеть прибор своими глазами, проверить, работает ли он именно так, как описано в письме. 2. Уран. Деление изотопов. Доказательство, которое можно предъявить авторитетной академической комиссии. 3. Брахт. Что он за человек? Отношение к режиму. Вероятность участия в урановом проекте. Родственники. Друзья. Привычки. Увлечения. 4. Письмо должно заинтриговать, спровоцировать на ответные откровения, если возможно, как-то притормозить работу, запутать, вывести на ложный путь».
Митя заучил пункты наизусть перед тем, как уничтожить листок, на котором все выглядело ясно и логично. А потом в голове запрыгали фразы будущего разговора. Их получилось много, пожалуй, слишком много, и все – первые.
«Мне надо посмотреть на ваш прибор, удостовериться, что он действительно работает… Меня прислали… мне приказано… Нет, не так. Мне поручили познакомиться с результатами ваших экспериментов. Полная ерунда. Удостовериться, познакомиться, еще скажи – экспертизу провести. Кто ты такой? Студент-недоучка!»