Соотношение сил

Дашкова Полина Викторовна

Там был полумрак, горел торшер. Маша устроила для девочек театр теней, в кругу света показывала фигуры из пальцев. Волк гонялся за зайцем, белка прыгала и махала хвостом, птица взлетала, раскинув крылья.

Часы пробили одиннадцать.

– Спать, спать, – спохватился Поскребышев, – куда это годится? Ребенок в девять должен быть в постели.

Наташа заревела. Лидочка принялась уговаривать:

– Ну, папочка, все-таки день рождения.

Гости стали прощаться. Нянька хотела уложить малышку, но та не могла оторваться от Маши, обвила ее руками

и ногами.

– Я обязательно приду еще, тебе пора спать, – растерянно уговаривала Маша.

Поскребышев вмешался, попробовал взять ребенка, но поднялся такой рев, что ему пришлось отступить.

– Давайте я сама, – предложила Маша и унесла малышку в детскую.

Илья заглянул туда минут через двадцать. Маша сидела у кроватки, малышка спала, вцепившись в ее палец. Маша очень осторожно разжала детскую руку. Наташа всхлипнула во сне, забормотала:

– Мама, мама…

В машине Маша спросила:

– Как он не боится держать столько фотографий? Арестованных даже из семейных альбомов вырезают, а у него все на виду, на стенах. Ведь донесут, нянька эта и домработница…

– Давным-давно донесли. – Илья усмехнулся. – Он постоянно под рентгеном.

– Значит, ему разрешили оставить?

– Значит, разрешили. Тем более никаких официальных обвинений его Брониславе так и не предъявлено. Она просто исчезла, и все.

– Разрешили оставить. Обвинений не предъявлено. Просто исчезла, и все. Портреты жертвы и палача рядом, какое-то особое, изощренное издевательство. Наверное, палачу это нравится, – бормотала Маша, – но с другой стороны, если бы не осталось фотографий, Наташа и не знала бы, как выглядела ее мама, а старшая Лидочка постепенно забыла бы лицо.

Илья долго молчал, потом сказал нарочито бодрым голосом:

– Надо бы Александру Николаевичу жениться. Авось найдется женщина, которая заменит девочкам мать. Правда, пока будут проверять кандидатуру супруги Особого сектора, детишки успеют вырасти.

– Мачеха родную маму не заменит. – Маша глубоко вдохнула, зажмурилась и выпалила: – Илюша, я беременна!

* * *

Свинцовый контейнер формой и размером напоминал приплюснутое куриное яйцо. Марк Семенович сам отлил его. Заглянуть внутрь, увидеть кусочек обогащенного урана, Мите не удалось. Контейнер был запаян и обернут старой резиновой перчаткой.

– Не вздумай разворачивать, тем более открывать, – предупредил профессор, – отдай, кому приказано, и держись от урана подальше. Радиоактивность – вовсе не такая безобидная штука, как принято считать. Еще Пьер Кюри в своей нобелевской речи предупреждал об осторожности.

– Ну, вообще, это известно. – Митя пожал плечами. – Однако столько людей работает, и никто пока не умер.

– Ты ерунду говоришь. – Мазур нахмурился. – Мари Кюри умерла от рака, вызванного радиоактивным облучением. Возможно, она стала первой, но уж точно не последней.

– А Пьер?

– Погиб под дилижансом на парижской улице. Несчастный случай. К этому времени он

был уже серьезно болен. Но Мари до последних дней продолжала верить, что радиация лечит рак, а вовсе не вызывает его. Рискну предположить, что и то, и другое – правда, пока никто ничего не знает точно. Когда открыли радиоактивность, принялись лечить радием и ураном все подряд. Радиоактивную воду добавляли в хлеб и в косметические кремы. Урановую смолку продавали в аптеках, вешали в кожаных мешочках на шею, от ревматизма. Взрослые люди хуже младенцев, хватают все, что блестит, а тем более светится.

Митя не слушал, смотрел как завороженный на резонатор. Замысловатая конструкция из стали, стекла и керамики. Цилиндры, изогнутые трубки разного диаметра, спиральные лампы, провода, зеркала, стальные диски. Прибор напоминал картинку из книги про средневековых алхимиков и одновременно кадр из фантастического фильма про ученых далекого будущего.

Полчаса назад Митя видел, как из отверстия в диске вырос луч, ослепительно алый, тонкий, абсолютно прямой. Казалось, если к нему прикоснуться, он зазвенит, словно тугая басовая струна. Митя даже протянул палец, но профессор больно шлепнул его по руке. Стальную пластину, укрепленную в метре от прибора, луч прошел насквозь, оставив крошечную, идеально округлую дырку.

– Может стену продырявить, – сказал Марк Семенович, – смотря как настроить.

– А изотопы урана? – восторженным шепотом спросил Митя. – Вы покажете, как они разделяются?

Профессор засмеялся.

– Ну-у, милый мой, ты многого хочешь. Смолки не осталось, набрать новую порцию удастся только в июне, когда сойдет снег и подсохнет весенняя грязь. Потом смолку надо дробить, вымачивать, выщелачивать, растворять в азотной кислоте. Когда кристаллизуется – прокалить. Получается трехокись урана. Она капризна, как принцесса на горошине, зла, как ведьма, похотлива, как потаскуха.

– То есть? – с дурацким смешком спросил Митя.

– Вступает в связь с любыми тугоплавкими веществами, а если растолочь эту сволочь в порошок, вообще сходит с ума, при комнатной температуре вступает в реакцию со всеми составляющими атмосферы.

– Как же вы с ней работаете?

– Нежно, как с принцессой, осторожно, как с ведьмой. – Профессор оскалил беззубые десны. – Ну, и технику безопасности соблюдаю, как с потаскухой.

– Вы ее… – Митя нервно сглотнул. – …облучаете?

Профессор укоризненно покачал головой.

– Двойка тебе, Родионов. Разделить изотопы можно только в газообразном веществе. Трехокись я преобразую в гексафторид урана. По сравнению с ним ведьма-потаскуха – паинька. Он зверски ядовит, вызывает быструю коррозию металлов. Но зато этот монстр переходит из твердого состояния в газообразное, минуя жидкое, примерно как кристаллический йод и нафталин. Достаточно нагреть гекс до температуры пятьдесят шесть градусов по Цельсию, и мы имеем газ. Его уже можно облучать.

– Сложнейшая химия. – Митя озадаченно сдвинул брови. – И все это вы один? Никаких помощников?